Лихолетие 90-х

О кровавом Борисе и его окружении

Первый министр обороны России никогда не рассказывал о Борисе Ельцине, войне в Чечне и штурме Белого дома

Альфред Кох и Петр Авен, коллеги Павла Грачева по российскому правительству начала — середины 1990-х, взяли интервью у бывшего министра обороны для своей книги «Революция Гайдара». Это последнее интервью Грачева. Здесь публикуются выдержки из многочасового разговора трех бывших министров. 

— Ельцин в начале 1991 года  был в опале, и Язов и Ачалов отрицательно относились к его деятельности. Я Ельцина знал только понаслышке…

И вот мне звонят, говорят: «С вами будет говорить Борис Николаевич». «Павел Сергеевич, здравствуйте, я о вас знаю, слышал и так далее, я хочу посетить Тульскую воздушно-десантную дивизию». Я говорю: «Тут надо разрешение министра обороны». «А что, вы сами не можете?» Я говорю: «Сам, конечно, не могу, но я позвоню, спрошу». Позвонил Ачалову. Он задумался, говорит: «Сейчас посоветуюсь с Язовым». Минут через пятнадцать звонит и говорит: «Ну, что, Язов разрешил, только ты уж его аккуратнее встречай. Не надо там хлеб-соль, не надо там перед ним прыгать и так далее. Прими его так, холодно, не корми, не пои особенно, ничего не разглагольствуй».

Приезжает Ельцин со своей свитой… Честно говоря, уже тогда мне он понравился, хотя мне неоднократно звонил Ачалов и говорил: «Ты смотри, как мы инструктировали, так себя и веди». Ну, я ему ответил: «Владислав Алексеевич, он нормальный человек. Почему я должен показывать не то, что есть в Воздушно-десантных войсках?» «Ну, смотри, только не корми и не пои его».

Ну, я пострелял, поводил, потом Ельцин говорит: «Ну, чего, обед?» А я уже дал команду начальнику тыла, чтобы в палатке хороший обед сделали. После всех показов завел я его в палатку, он посмотрел — стол ему, естественно, понравился. Я спросил: «Как насчет спиртного?» Он: «С удовольствием!»

Мы с ним хорошо посидели, выпили, а там рядом озеро было, только ото льда отошло. Он мне предложил искупаться. Мы разделись и прыгнули с ним. За нами прыгнула вся охрана…. И Коржаков  прыгнул. В то время Коржаков был никто, подобранный на улице старший лейтенант, которого вытеснили его же ребята. Вот так мы после знакомства обнялись и расстались уже товарищами.

Естественно, сразу на меня стуканули, что я слишком хорошо  его встретил. Опять позвонил Ачалов, говорит: «Ну, это тебе так просто не выйдет»…

… Когда Россия фактически получила свою независимость в августе 1991-го, мы собрались у Ельцина, пошли в лес. Человек шесть-семь было. Борис Николаевич сам предложил: «Давайте брататься. Я вас в жизни никого не кину, и давайте клясться на крови». Взяли нож, порезали друг другу руки, лизали кровь… Я, Коржаков, Козырев… Этот, как его, покойный Виктор, КГБ? Вспомнил: Баранников, Руцкого не было. Скоков и еще кто-то, человека два… Мы нашли там покрышку, разложили выпить-закусить. Покрышка, видимо, от трактора «Беларусь», сели и на крови поклялись по его инициативе. А он нас потом всех кинул. Неожиданно.

О путче 1991 года

— Где-то в июне-июле 1991-го Язов говорит: «С тобой хочет познакомиться Крючков (Владимир Крючков, председатель КГБ СССР)». Приезжаю на Лубянку. Не успел я в приемную зайти, как открывается дверь и сам меня встречает. Такой мне показался: тихенький, скромненький… Я сижу, дрожу. Я хоть и десантник, но неуютно, конечно. Такой кабинет тяжелый…

«Обстановка в стране непонятная. Михаил Сергеевич [Горбачев] некстати заболел. Политбюро без руководителя. Начинается некоторое брожение в народе». Я так слушаю внимательно. «Понимаете, возможна такая ситуация, когда…» Издалека начал: «Я, типа, спросить хотел у вас, возможно, возникнет такая ситуация, когда необходима будет поддержка Вооруженных сил». Я говорю: «С какой целью?» «Ну, может, народ будет не понимать. Нужно будет взять под охрану наиболее важные объекты. Ну, вообще-то, я пригласил вас для того, чтобы отработать возможный план мирного перехода власти от Горбачева к Политбюро в случае его невозможности продолжать работать». Я говорю: «Я таких планов не знаю». [Отвечает:] «Ничего страшного». Говорит: «Мы вам дадим еще двух человек и отправим вас в загородную резиденцию. Вы там заодно отдохните, и составьте возможный план действий».

Приехали мы на шикарную дачу в лесу. Стол накрыт, одна лишь официантка, никого нет. «Вот здесь будем работать». Думали они, гадали, достали свои документы по переходу власти в различных странах Африки, примеряли: ничто не подходит. Я сижу, молчу. Смотрю, ребята не очень активно себя ведут, потому что сами, в принципе, растерянны...

Короче, мы трое суток работали, работали и ничего умного придумать не могли. Единственно я настоял, что роль ВДВ должна была заключаться в том, что при возможности войти в Москву и взять под охрану основные здания, чтобы не разбили, как в 1917 году …

Прошло недели две после этого. Я думал, это все. [Но 16 августа 1991 года] Ачалов говорит: «Приказ. Подготовь две дивизии для возможного ввода в Москву, слушай радио и смотри телевизор». Я дал команду Тульской дивизии подготовиться к маршу своим ходом и Болградской дивизии садиться на аэродром Чкаловский.

Когда заиграли по телевизору Чайковского, звонит Ачалов: «Вводи Тульскую дивизию». Я говорю: «Для какой задачи?» «Взять под охрану наиболее важные объекты и т. д.». Эти объекты были заранее нарисованы. Я дал команду: «Вперед». Дивизия быстро справилась. Через некоторое время звонок Ельцина: «Где у тебя войска?» Я говорю: «Одна дивизия идет в Москву, а другая в Одессе, в готовности десантироваться посадочным способом на аэродром Чкаловский. «Ты, говорит, в меня стрелять будешь?» Я говорю: «Борис Николаевич, стрелять никто не будет»… Он боялся, что будет дана команда его захватить. Персонально его.

Он мне поверил, что я не буду штурмовать его этим своим батальоном у Белого дома.

А команда захватить Белый дом была 17-го вечером. Ачалов позвонил, говорит: «Ну, вот такая ситуация, надо будет все-таки захватить Бориса Николаевича». Я говорю: «Давайте письменный приказ. Это же кровь, это же стрелять начнут везде. Они его без боя не отдадут». «Будет тебе письменный приказ». «Будет — буду выполнять, не будет — не буду». После этого я сразу в штабе ВДВ, тут в Сокольниках, мужиков своих собрал, замов, говорю: «Так и так». Мы потолковали и наше решение свели к тому, что какой бы приказ ни был, кровь не проливать и ничего не штурмовать. Вызвали свой спецназ, обложили, чтобы нас не захватили. Скоков пришел к нам. Я говорю: «Юр, передай Борису Николаевичу, что даже если мне будет приказ штурмовать вас, я не буду. Потому что прольется кровь, это все равно будет неуспех вот этого пьяного Политбюро, а я главный боевик. Мне погибнуть запросто, но у меня есть семья, дети». Он говорит: «Спасибо».

Потом мне опять звонят: «С утра надо захватить. В семь часов». Я опять свое гну: «Если не будет письменного приказа, я никаких действий предпринимать не буду». Подходит семь утра, я никаких действий не предпринимаю. Я звоню в приемную [Язова]. Там какой-то мужичок отвечает, что министр обороны отдыхает и просил его не будить. Я думаю: «Ничего себе, такое время, а он отдыхает». Позвонил Ачалову, там тоже приемная, говорят: «Отдыхает, просил его не тревожить». Я говорю: «Передайте, что это Грачев мол, насчет письменного приказа. Мы вроде договаривались, ждем сидим…». Говорят: «Передадим». Я говорю: «Все, штурмовать не будем, будем ждать»…

Мы с облегчением вздохнули: не пройдет, сдрейфили они. Ну, мы с мужиками выпили коньяку.