Лихолетие 90-х

Мы поехали за город,
А за городом дожди,
А за городом заборы,
За заборами — вожди

1 ноября 1974 года по подмосковному писательскому поселку Переделкино повесился Геннадий Шпаликов. На его сберкнижке было 57 копеек.

Сын погибшего на фронте офицера, родившийся в тридцать седьмом в какой-то российской дыре, он должен был стать, как и отец, офицером.

Для Геннадия Шпаликова само понятие «Бог» было не более чем философской категорией. Он не задумывался ни о смысле бытия, ни о предопределении, ни о назначении своем на Земле. У него был талант — огромный, сверхъестественный, всепроникающий и покоряющий всех.

Почему же вышло именно так?

Самоубийство — как это знал еще Кириллов в «Бесах» — пожалуй, самый ответственный поступок человека в этом мире. Поскольку право на него принадлежит любому из нас с рождения и остается с каждым до самого конца. И это — единственное право, которое не может быть у человека отобрано. Никогда. Никем. Ни при каких обстоятельствах.

Коллеги перешептывались: «Замечательный человек был Гена Шпаликов! Какие песни сочинял, какие сценарии! Довела человека Софья Власьевна ( советская власть)?»

В момент самоубийства Шпаликов был нищим. Последний сценарий — «Девочка Надя, чего тебе надо?», писавшийся бездомным сценаристом по ночам в зале Центрального телеграфа на телеграфных бланках и посылочных формулярах, а днями на скамейках в парках, ни один режиссер не то, что снимать — в руки брать не хотел. Потому что ни один редактор ни одной киностудии Советского Союза заявку по такому сценарию не утвердил бы — настолько махровая была  «чернуха» пополам с  «антисоветчиной». Сюжет в каноны «социалистического реализма» не вписывался главная героиня, заводская работница Надя, «передовица производства», «ударница коммунистического труда» и все такое прочее, существо возвышенное и наивное, сначала становится депутатом Верховного Совета СССР, а затем, столкнувшись со всевозможными мерзостями и подлостями коммунистического «народовластия», не желая становиться такой, как «эти», кончает жизнь самоубийством путем самосожжения на городской свалке. Шпаликов должен был быть рад, что ему с «Мосфильма» просто не ответили. А ведь могли и на Лубянку переслать.

Среди сохраненных Григорием Гориным листочков был и тот, с текстом, который Геннадий Шпаликов правил в последние минуты жизни:

Чего ты снишься каждый день,

Зачем ты душу мне тревожишь,

Мой самый близкий из людей,

Обнять которого не можешь.

Зачем приходишь по ночам,

Распахнутый, с веселой челкой, —

Чтоб просыпался и кричал,

Как будто виноват я в чем-то.

А без тебя повалит снег,

А мне все Киев будет сниться…

Ты приходи, хотя б во сне,

Через границы, <заграницы>.

Человек, к которому обращен был этот отчаянный призыв, в момент написания стихотворения действительно пребывал в Париже, куда прилетел полтора месяца назад из Киева с женой и собачкой Джулькой. Прилетел, имея за плечами шестьдесят три прожитых года, три из которых прошли на фронте, тяжелое ранение, капитанские звездочки на погонах, диплом лауреата Сталинской премии 2-й степени по литературе и клеймо «злостного отщепенца и антисоветчика». Клеймо на него навесили руководители той самой партии, в членах которой он состоял тридцать лет и из которой его незадолго до того выперли, поскольку как-то вот так выяснилось, что состоять в ней далее он больше недостоин.

Человека звали Виктор Некрасов. Он был автором всемирно знаменитой повести «В окопах Сталинграда», выдержавшей не менее 120 изданий на языке оригинала, переведенной не то на тридцать, не то на тридцать пять других языков и изданной только у него на родине совокупным тиражом не менее 3 000 000 копий.

Диссидентом Шпаликов не был. Против советской власти открыто никогда не выступал, никаких «крамольных» писем не подписывал, а за анекдоты при Брежневе  уже не сажали. Поэтому и похоронен он был на престижном Ваганьковском кладбище, и на само его имя никакого табу наложено не было. Более того, его  позволяли публиковать, разумеется,  трижды дистиллированное. Но существует и самиздат, где однажды попавший в него текст заживал своей собственной, ни от каких государственных инстанций и редакций не зависящей жизнью.

Так произошло и с теми стихами Шпаликова, что были «не для печати».

Спустя пять лет после гибели Шпаликова, в 1979 году, московское издательство «Искусство» выпустило первую его книгу под названием «Избранное». «Избранное» включало сценарии фильмов «Мне двадцать лет» («Застава Ильича»), «Я шагаю по Москве», «Я родом из детства», «Долгая счастливая жизнь», невоплощенный сценарий «Прыг-скок, обвалился потолок», а также некоторые стихи, тексты песен для фильмов и заметки о кино. Выпущена книга была мизерным тиражем, и приобрести ее в книжных магазинах было невозможно.

Да, он пил. Лестница оказалась не та.

В написанном им сценарии одного из лучших советских фильмов “Мне двадцать лет”, трое молодых ребят пытаются собственным умом разобраться, как надо жить. О, нет! — сказало начальство. — А партия где? Честь, совесть и т.д.? И не дали ребятам разобраться.

В цивилизованных странах то, что происходило в СССР, называется «отрицательная селекция». Это когда вопреки всем законам биологии все самое лучшее в обществе целенаправленно гнобится,  а все худшее культивируется и пропагандируется.

Шпаликов был моложе Некрасова на двадцать шесть лет, то есть в сыновья ему годился, но двух этих людей, поэта и писателя, связывала чрезвычайно тесная дружба.

В обширном автобиографическом эссе «Взгляд и нечто», писавшемся в 1976—1977 годах в журнале «Континент», Некрасов вспоминает Шпаликова неоднократно.

Некрасов свидетельствовал:

«Он пил. Много. Очень много. Лечился. Недолечивался. Вшивал. Потом с помощью “друзей” за тридцатку взрезывал. И опять пил... Тогда, весной 1974 года, я чуть ли не силком сводил его к врачу. Он обещал выдержать до конца. Не выдержал. Опять запил.

В последний раз, у стойки кафе в гостинице “Украина”, он клялся мне, что пить больше не будет. Но... “Как не пить? Как? Вика, скажи, как это у тебя получилось? Не могу я...” <…> И вдруг сквозь тоску улыбнулся: “Возьми меня в Париж. Ей-богу, честное пионерское, завяжу. Ну, иногда только с тобой, в каком-нибудь бистро, пивца какого-нибудь ихнего, светлого…”

На этом мы и расстались. Я усадил его в такси и больше не видел».

Геннадий Шпаликов, как профессиональный киносценарист и режиссер, хотел писать про то, что ему представлялось важным и интересным. Хотел видеть свои сценарии воплощенными в фильмы. Хотел снимать кино сам. Хотел, чтобы эти фильмы смотрели люди, чтобы они их обсуждали. Но проблема была в том, что он жил и работал в стране, в которой на слова «А я хочу!» чаще всего отвечают  «Хотеть дешевле, чем иметь».

Алкоголизм — никогда не причина. Алкоголизм — всегда следствие. Прежде всего — несбывшихся надежд, нереализованных мечтаний, невозможности состояться как профессионал в избранном деле и — особенно — как личность в социуме. Алкоголизм — это  попытка к бегству из  постылой реальности,  бытовухи, постылого окружения, от людей, которых не хочешь видеть. От бессмысленного существования.

Он утонул не в Западной Двине, как предполагал в самой своей известной песне. Он утонул в Водке. Затасканная пушкинская, в досаде брошенная поэтом, фраза «Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом» ничего не объясняет. Она лишь свидетельствует о том, что Россия — не та страна, в которой талантливому человеку следует жить. Потому что здесь все — не только похабная при любом режиме власть, но и вообще все, да сам воздух — препятствует человеческой самореализации.

Полный текст Павла Матвеева  здесь