Eльцинист Михаил Полторанин:
"Реформаторы" приходят к власти
Российское правительство, сформированное в ноябре 1991 года, состояло из двух основных групп: так называемых "реформаторов” команды Гайдара, отвечавших за экономический блок, и политических соратников Ельцина. Министр печати и информации (только в Pоссии было такое министерство) Михаил Полторанин относился ко второй группе. Oн был первым «ельцинистом»: на посту редактора «Московской правды» Полторанин первым поддерживал первого секретаря Московского горкома КПСС. После отставки Ельцина осенью 1987 года он даже распространил поддельную речь шефа на партийном пленуме, в которой содержались упреки в адрес Раисы Горбачевой. На Полторанинa, этого «волка политического пиара» возлагалась ответственность за пропагандистское обеспечение "реформ”. Полторанин, осуществивший информационный террор против Bерховного Cовета, после победы над Белым Домом, в 1993 году окончательно разошелся с Ельциным и относится к бывшим попутчикам с ненавистью.
— Что случилось с премьером Силаевым в дни августовского путча? 20-го августа он куда-то пропал. Не помните, что с ним было?
Конечно, помню. Cбежал.
— Вы считаете, за путчем стоял Горбачев?
— Горбачев с Ельциным вместе. Путч был разыгран… Это все было сделано, чтобы разрушить КПСС как систему, которая сдерживала Советский Союз. 20-го Бурбулис позвонил Крючкову и сказал: «Если не прекратишь, я тебе жопу натяну на голову». А Ельцин сбежал в подвал с Юрием Лужковым. Как вспоминает Коржаков, они там жевали бутерброды, запивали водкой и коньяком. Мы в это время торчали в Белом доме. Народ, который потом выбросили на обочину, мерз под дождем на баррикадах. А Силаев сбежал и отпустил весь аппарат.
У него на шестом этаже был кабинет окнами на американское посольство. Я поднялся туда — темнота полная. Названивали телефоны. Я включил настольную лампу в приемной, сел за его стол и всю ночь с 20-го на 21-е там просидел, потому что все звонили. С ЗИЛа звонили: «Кого присылать? Сколько автобусов поставить?» Звонили шахтеры из Новокузнецка, звонили из Перми, другие [трудовые] коллективы. А кого присылать? Если будет штурм, этих же ребят под нож пустят. Я просто давал всем отбой: не надо никого присылать.
Потом уже, когда все прошло и нужно было лицо Силаева как-то сохранить, я предложил Ельцину: «Давайте, пошлем его с Руцким вместе за Горбачевым». И Ельцин говорит: «Да, давайте». Послали Силаева.
— После того, как Ельцина избрали президентом, он во второй раз назначил премьером Силаева, хотя Силаев — слабый премьер. Почему Ельцин все равно выдвинул Силаева?
— Ельцин просто знал, что произойдет дальше. Ему никогда не нужен был сильный премьер.
— После победы на выборах Ельцин создал Госсовет. Зачем понадобилось создавать новый орган?
— Это идея Бурбулиса. Ельцин назначил его госсекретарем, и нужно было, чтобы под ним была какая-то структура. Вот он и придумал этот Госсовет. Я был членом этого Госсовета. Мы там просто собирались и ничего не решали.
— Но в сентябре именно Госсовет заказал группе Гайдара готовить программу реформ. Выходит, этот орган все-таки сыграл значимую роль?
— Конечно, заказчиком был не Госсовет, а Бурбулис. Старое правительство не могло этим заниматься. Кто-то из министров оставался, кто-то уходил, а Госсовет искал. И искали не так, что Иванов будет такую-то концепцию развития России предлагать, Петров такую-то, а мы будем выбирать. Искали уже под концепцию. Под ельцинскую концепцию.
Концепция заключалась в разрушении России. Еще до путча у нас с Ельциным был серьезный разговор. Мы поехали командой на Истринское водохранилище, сели вдвоем с ним в лодку, уплыли, купались, плавали — обмывали его президентство.
Обсуждали будущее России, в частности концепцию Михаила Малея.
— Приватизационную?
— А от приватизации шла экономическая и политическая модель государства. Или ты делаешь народный капитализм методом приватизации, как Малей предлагал. Когда постепенно, поэтапно... И тогда все становятся собственниками. Это японский путь, японский капитализм. И когда люди все станут собственниками, весь средний класс, им уже выгодно влиять на производство, они уже будут смотреть, того они директора выбирают или не того, потому что от него их дивиденды будут зависеть. И тогда, естественно, люди будут влиять на власть. Чья собственность — того и государство.
А второй путь — это путь грабежа. У всех отобрать и отдать кучке. На эту кучку потом власти президента-диктатора опереться. Это полицейское и олигархическое государство.
Малея я пытался защитить, потому что его травили. Тогда еще не было даже духа Чубайса. Был такой председатель комитета в Верховном совете России Сергей Красавченко. И с ним питерский экономист — [депутат] Петр Филиппов. И эти псевдолибералы давили на Ельцина.
И как раз на водохранилище Ельцин и выложил, что советовался в Америке со специалистами и т. д. Они ему не рекомендовали концепцию Малея, потому что она приведет к тому, что коммунисты вернутся к власти. А предложили свою: все и сразу. Отобрать, раздать и т. д.
Вот это уже у него в голове сложилось. Но у него был не развал экономики в задачах, а не допустить возвращения коммунистов к власти. А при поэтапном подходе был возможен возврат к старым порядкам.
— Иными словами, летом, до того как стало понятно, что Союз развалился, главной идеей Ельцина в экономической сфере была радикальная приватизация?
— Да.
— После того как Ельцин вернулся в сентябре 1991 из Юрмалы в Москву, он предпринимал попытки найти нового премьера?
— Он в октябре поговорил с Юрой Рыжовым, ректором авиационного института. Рыжов был член межрегиональной депутатской группы.
Мы с Рыжовым во время путча вместе сидели, ждали атаку. В Белом доме выключили свет, а у него была бутылка французского вина красного сухого. И он: «Давай выпьем?» И нечем открыть. Мы какой-то карандаш у Бурбулиса взяли, проталкивали туда пробку. Все-таки смогли вино открыть.
— А как в списке кандидатов появился Святослав Федоров?
— Глазник? Mиф.
Ельцин не предлагал ему: он к Федорову относился весьма настороженно. Он его невзлюбил с 1989 года, когда московская группа союзных депутатов провела у Федорова первое заседание. Мы прорабатывали, как нам начинать съезд, кто где должен выступать. Но все это ушло в КГБ. Договорились мы через два дня у Федорова встретиться. Приезжаем, а ворота закрыты. Федоров получил деньги, кредит большой от союзного премьера Рыжкова на этот свой бизнес.
А я ехал в машине с Ельциным. Мы приехали, ворота закрыты. И Святослав нам сказал: «Извините, мужики, я деньги взял. Мне сказали, Рыжков: если пустишь их, мы у тебя деньги отберем». И вот топтались мы у этих ворот, Ельцин чертыхался, а потом сказал: «Мог бы позвонить, предупредить». И мы искали, куда податься. С нами один чуть ли не академик был, который сказал: «Поехали к нам в Институт США и Канады». И мы на другой конец города, на юго-запад, поперлись.
— То есть, Федорова вычеркиваем?
— Вычеркиваем.
— А, скажем, Юрий Владимирович Скоков, к которому Ельцин в те времена относился почтительно?
— Он очень уважал его и очень боялся.
— Почему боялся?
— Скоков самостоятельный, а Ельцину не надо самостоятельных. Ельцин его тащил еще в московском горкоме. Скоков был генеральным директором НПО «Квант». И очень там сильные дела шли. Ельцин туда съездил, влюбился в него, потом мне рассказывал. Потом он вытащил его на заседании бюро горкома. И прилюдно поучал: «Давайте брать на вооружение передовой опыт!» А как его возьмешь — там половина закрытого оборонного производства.
Ельцин ему еще до Силаева обещал пост премьера. Я однажды Ельцина спрашиваю: «А почему вы Скокова не берете?» — «Он матерится много». Я говорю: «Подумаешь, все матерятся». Ну, это отвод такой.
Скокова он не хотел. Даже когда Гайдара сняли, Скоков был первый по рейтингу голосований, а не Черномырдин. А он: Черномырдин. Тот мягкий с начальством, как воск.
— А в сентябре-октябре 1991 года у Ельцина со Скоковым были беседы? Мол, что вы предлагаете, Юрий Владимирович?
— Нет, не было. Потому что он знал, что Скоков есть Скоков. У него в октябре был разговор с Явлинским.
Ho Явлинский — человек импульсивный. Когда у нас Силаев был премьером, он же плюнул, ушел в отставку.
— По словам Явлинского, он узнал, что Ельцин вел двойную игру, использовал «500 дней» как таран против Горбачева, a делать ничего из этого плана не собирался.
— Ельцин всегда вел двойную игру. Ельцин мне говорит: «Поговорите с Явлинским, чтобы взять его премьером на какое-то время. Но чтобы он работал под моим контролем, a не говорил: я, мол, самостоятельно решаю». Я пригласил Гришу к себе, приехал руководитель российского республиканского телевидения Олег Попцов, и мы втроем «уговорили» бутылку виски большую. И Гриша согласился.
Это была середина октября. Явлинский пришел к нему, стал говорить и ушел ни с чем. Потом я звоню Ельцину: «Борис Николаевич, был?» — «Был» — «И что?» — «Нет, мы не договорились. Он сказал, что согласен работать, но по своей, а не по чужой программе.
— Ельцин же не лез в экономику?
— Как не лез?
— А в чем проявлялось то, что он лез в экономику?
— А в том, что у него был главный советник, приставленный Джеффри Сакс. Он привез огромную пачку документов и планов обвальной приватизации, приехал сюда с мандатом МВФ. И эти документы переводились на русский язык, а потом их запускали в виде указов, законов. До России Сакс испытал шоковую терапию на Боливии в 1985 году — там в нищету рухнуло 70% населения.
— Это еще что за истории? Сакс же работал напрямую с Гайдаром.
— Нет. Гайдар — это марионетка. Он сам выбрал для себя эту роль.
А потом Ельцин предложил стать премьером мне. Своеобразный зиц-председатель. Тогда ко мне парламент хорошо относился, с Хасбулатовым мы были в дружбе, потому что вместе законопроекты писали. Он трубку курил, похаживал по кабинету. Я сидел, записывал. Хасбулатову это нравилось. В тандеме так работали.
И Ельцин мне говорит: «Вас утвердит Верховный совет, поработаем. Я понимаю, что грязная работа, запустим все это дело. А потом я отведу вас в сторону». Я говорю: «Нет, я вообще не хочу это делать». И отказался. Я, конечно, не маэстро в экономике, но и не марионетка. И он обиделся немного.
Тогда он мне говорит: «Там Бурбулис на 15-й даче держит команду. Я прошу вас съездить, посмотреть. Все равно вы еще думайте над вопросом». Приехал я в Архангельское. Прохожу мимо дачи генерала Константина Кобеца, который был с Ельциным после путча в хороших отношениях. Кобец на грядке ковырялся. Там у него в октябре уже какая-то тыква лежала желтая. И он вытянулся и закричал: «Здравия желаю, товарищ премьер-министр». Я говорю: «Кончай орать, откуда ты знаешь?» — «Я все знаю». Уже от Ельцина что-то просочилось.
И у Гайдара я почувствовал, что какая-то утечка была. Они отнеслись ко мне как к инспектору. Я приехал. Там Петя Авен сидит, Леша Головков. Он у нас был в МДГ секретарем. Еще кто-то сидел. А что мне там было смотреть? Я и так уже от Ельцина знал, кто будет диктовать реформы.
— А разговор с Ельциным был какой? «Вы Михаил Никифорович, будете премьером, а вот эти ребята будут заниматься экономикой».
— Я ему сказал, что у меня нет команды. И потом я не знаю многих вещей. По крайней мере финансово-кредитной системы. Он говорит: вот есть экономисты, посмотрите. Я посмотрел. Мне не понравились ребята. И я тогда позвонил Ельцину, он сказал «Приезжайте». Я приехал. А он говорит: «А что если я сам? Пусть они вот так же работают командой, а я буду во главе правительства».
— Мы еще не перебрали двух человек. Во-первых, Олега Михайловича Лобова, который с Ельциным был больше 20 лет знаком, еще со Свердловска. И даже ездил организовывать подпольное правительство.
— Лобов тогда не рассматривался.
— Ваша концепция такая: Ельцин уже летом 1991-го года понимал, что хочет быстрой, радикальной реформы.
— Определился он уже.
— Под это надо было подбирать людей. И подходящие люди нашлись в виде кружка Гайдара.
— Надо было найти подходящих людей, которые, с одной стороны, были бы ему верны, c другой - люди, которые не имели бы амбиций и беспрекословно выполняли бы то, что он скажет. Он знал, что со Скоковым такого не будет. А с этими молодыми ребятами надо расти, им нужнa карьерa и т. д. Он определился и искал именно по этим параметрам людей.
— А в чем тогда смысл разговоров с Рыжовым?
— Он хотел, чтобы Рыжов был витриной — такой популярный премьер. Юра был нейтральный, анекдотчик, веселый человек, со всеми у него хорошие отношения. В то же время он академик, глыба в глазах интеллигенции.
— С оборонкой связан...
— Да. Хотя он и не экономист, они были друзьями с Ельциным. Мы все вместе были в Координационном совете межрегиональной группы. Но Юра Рыжов сказал нет, потому что он более прагматичный, о своей репутации заботился. И Гриша Явлинский тоже нюхом своим учуял, что его куда-то не туда толкают, и ушел.
— Но если бы Ельцин принял его условия, у Явлинского не было бы повода отказываться.
— Ельцин в той ситуации не мог принять его условия. Он уже согласился стать заложником МВФ за кредиты. А планы МВФ и планы Явлинского — две большие разницы.
— Для Ельцина стало сюрпризом, что 1992 год оказался настолько тяжелым?
— Стало.
— То есть с командой, которая ему готовила экономическую реформу, он не обсуждал цену, тяжесть, продолжительность реформ?
— Нет, он не знал ничего, не понимал.
— И не задавал вопросов: сколько это продлится?
— Ему Гайдар напел, что пройдет полгода, может быть восемь месяцев, и Россия начнет подниматься.
— В речи Ельцина на съезде было сказано, что с осени 1992 года начнется улучшение.
— Да. Начнет подниматься. И он стал интервью давать и все прочее. А я давал интервью, по-моему, «Известиям» где-то в мае - июне 1992 года, что обрушение такое будет, что мы не поднимемся минимум лет пять. Ельцину притащили это интервью, и на заседании правительства Ельцин говорит: «Михаил Никифорович, давайте что-то одно говорить. Я говорю одно, а вы совершенно другое. Вроде мы одна команда». А я: «Я буду говорить только то, что я говорю». Ельцин: «В каком смысле?» «А в таком, что ничего этого не будет. Мы же видим, мы нарушили очередность реформ. Потому что сначала надо было провести приватизацию аккуратно. А потом уже либерализацию цен». Мы провели либерализацию цен при монополии полной. А раз при монополии полной, значит это неизбежно вызывает взрыв гиперинфляции, бешеный рост цен (но это Xасбулатов сказал в январе 1992-M.P.). «Но Егор Тимурович говорит, что так будет». — «Егор Тимурович пусть своему отцу рассказывает». Мы тогда поругались с ним.
— А о том, что Гайдар обещал Ельцину: выход из этой жесткой ситуации будет быстрым, — вам кто-то рассказывал или вы присутствовали при этом разговоре?
— Присутствовал. Он ему как начнет рассказывать... А Ельцин же никогда книг не читал, у него интеллектуальная база слабовата. А Гайдар как начнет терминологией сыпать, красивые слова. Жужжание идет, и Ельцин почти засыпает, ему нравится, что с ним такими научными терминами говорят, он уже забыл, о чем он там спрашивал, и все прочее.
— На заседаниях правительства это происходило?
— На президиуме. Или просто Ельцин нас собирал в Кремле, в Ореховой комнате. Меня, Гайдара, Бурбулиса. Ельцин думал, что пойдет падение производства и т. д. Но что коллапс будет, он не ожидал. И, как упрямый мужик, твердил, что будет хорошо.
— Что случилось с премьером Силаевым в дни августовского путча? 20-го августа он куда-то пропал. Не помните, что с ним было?
Конечно, помню. Cбежал.
— Вы считаете, за путчем стоял Горбачев?
— Горбачев с Ельциным вместе. Путч был разыгран… Это все было сделано, чтобы разрушить КПСС как систему, которая сдерживала Советский Союз. 20-го Бурбулис позвонил Крючкову и сказал: «Если не прекратишь, я тебе жопу натяну на голову». А Ельцин сбежал в подвал с Юрием Лужковым. Как вспоминает Коржаков, они там жевали бутерброды, запивали водкой и коньяком. Мы в это время торчали в Белом доме. Народ, который потом выбросили на обочину, мерз под дождем на баррикадах. А Силаев сбежал и отпустил весь аппарат.
У него на шестом этаже был кабинет окнами на американское посольство. Я поднялся туда — темнота полная. Названивали телефоны. Я включил настольную лампу в приемной, сел за его стол и всю ночь с 20-го на 21-е там просидел, потому что все звонили. С ЗИЛа звонили: «Кого присылать? Сколько автобусов поставить?» Звонили шахтеры из Новокузнецка, звонили из Перми, другие [трудовые] коллективы. А кого присылать? Если будет штурм, этих же ребят под нож пустят. Я просто давал всем отбой: не надо никого присылать.
Потом уже, когда все прошло и нужно было лицо Силаева как-то сохранить, я предложил Ельцину: «Давайте, пошлем его с Руцким вместе за Горбачевым». И Ельцин говорит: «Да, давайте». Послали Силаева.
— После того, как Ельцина избрали президентом, он во второй раз назначил премьером Силаева, хотя Силаев — слабый премьер. Почему Ельцин все равно выдвинул Силаева?
— Ельцин просто знал, что произойдет дальше. Ему никогда не нужен был сильный премьер.
— После победы на выборах Ельцин создал Госсовет. Зачем понадобилось создавать новый орган?
— Это идея Бурбулиса. Ельцин назначил его госсекретарем, и нужно было, чтобы под ним была какая-то структура. Вот он и придумал этот Госсовет. Я был членом этого Госсовета. Мы там просто собирались и ничего не решали.
— Но в сентябре именно Госсовет заказал группе Гайдара готовить программу реформ. Выходит, этот орган все-таки сыграл значимую роль?
— Конечно, заказчиком был не Госсовет, а Бурбулис. Старое правительство не могло этим заниматься. Кто-то из министров оставался, кто-то уходил, а Госсовет искал. И искали не так, что Иванов будет такую-то концепцию развития России предлагать, Петров такую-то, а мы будем выбирать. Искали уже под концепцию. Под ельцинскую концепцию.
Концепция заключалась в разрушении России. Еще до путча у нас с Ельциным был серьезный разговор. Мы поехали командой на Истринское водохранилище, сели вдвоем с ним в лодку, уплыли, купались, плавали — обмывали его президентство.
Обсуждали будущее России, в частности концепцию Михаила Малея.
— Приватизационную?
— А от приватизации шла экономическая и политическая модель государства. Или ты делаешь народный капитализм методом приватизации, как Малей предлагал. Когда постепенно, поэтапно... И тогда все становятся собственниками. Это японский путь, японский капитализм. И когда люди все станут собственниками, весь средний класс, им уже выгодно влиять на производство, они уже будут смотреть, того они директора выбирают или не того, потому что от него их дивиденды будут зависеть. И тогда, естественно, люди будут влиять на власть. Чья собственность — того и государство.
А второй путь — это путь грабежа. У всех отобрать и отдать кучке. На эту кучку потом власти президента-диктатора опереться. Это полицейское и олигархическое государство.
Малея я пытался защитить, потому что его травили. Тогда еще не было даже духа Чубайса. Был такой председатель комитета в Верховном совете России Сергей Красавченко. И с ним питерский экономист — [депутат] Петр Филиппов. И эти псевдолибералы давили на Ельцина.
И как раз на водохранилище Ельцин и выложил, что советовался в Америке со специалистами и т. д. Они ему не рекомендовали концепцию Малея, потому что она приведет к тому, что коммунисты вернутся к власти. А предложили свою: все и сразу. Отобрать, раздать и т. д.
Вот это уже у него в голове сложилось. Но у него был не развал экономики в задачах, а не допустить возвращения коммунистов к власти. А при поэтапном подходе был возможен возврат к старым порядкам.
— Иными словами, летом, до того как стало понятно, что Союз развалился, главной идеей Ельцина в экономической сфере была радикальная приватизация?
— Да.
— После того как Ельцин вернулся в сентябре 1991 из Юрмалы в Москву, он предпринимал попытки найти нового премьера?
— Он в октябре поговорил с Юрой Рыжовым, ректором авиационного института. Рыжов был член межрегиональной депутатской группы.
Мы с Рыжовым во время путча вместе сидели, ждали атаку. В Белом доме выключили свет, а у него была бутылка французского вина красного сухого. И он: «Давай выпьем?» И нечем открыть. Мы какой-то карандаш у Бурбулиса взяли, проталкивали туда пробку. Все-таки смогли вино открыть.
— А как в списке кандидатов появился Святослав Федоров?
— Глазник? Mиф.
Ельцин не предлагал ему: он к Федорову относился весьма настороженно. Он его невзлюбил с 1989 года, когда московская группа союзных депутатов провела у Федорова первое заседание. Мы прорабатывали, как нам начинать съезд, кто где должен выступать. Но все это ушло в КГБ. Договорились мы через два дня у Федорова встретиться. Приезжаем, а ворота закрыты. Федоров получил деньги, кредит большой от союзного премьера Рыжкова на этот свой бизнес.
А я ехал в машине с Ельциным. Мы приехали, ворота закрыты. И Святослав нам сказал: «Извините, мужики, я деньги взял. Мне сказали, Рыжков: если пустишь их, мы у тебя деньги отберем». И вот топтались мы у этих ворот, Ельцин чертыхался, а потом сказал: «Мог бы позвонить, предупредить». И мы искали, куда податься. С нами один чуть ли не академик был, который сказал: «Поехали к нам в Институт США и Канады». И мы на другой конец города, на юго-запад, поперлись.
— То есть, Федорова вычеркиваем?
— Вычеркиваем.
— А, скажем, Юрий Владимирович Скоков, к которому Ельцин в те времена относился почтительно?
— Он очень уважал его и очень боялся.
— Почему боялся?
— Скоков самостоятельный, а Ельцину не надо самостоятельных. Ельцин его тащил еще в московском горкоме. Скоков был генеральным директором НПО «Квант». И очень там сильные дела шли. Ельцин туда съездил, влюбился в него, потом мне рассказывал. Потом он вытащил его на заседании бюро горкома. И прилюдно поучал: «Давайте брать на вооружение передовой опыт!» А как его возьмешь — там половина закрытого оборонного производства.
Ельцин ему еще до Силаева обещал пост премьера. Я однажды Ельцина спрашиваю: «А почему вы Скокова не берете?» — «Он матерится много». Я говорю: «Подумаешь, все матерятся». Ну, это отвод такой.
Скокова он не хотел. Даже когда Гайдара сняли, Скоков был первый по рейтингу голосований, а не Черномырдин. А он: Черномырдин. Тот мягкий с начальством, как воск.
— А в сентябре-октябре 1991 года у Ельцина со Скоковым были беседы? Мол, что вы предлагаете, Юрий Владимирович?
— Нет, не было. Потому что он знал, что Скоков есть Скоков. У него в октябре был разговор с Явлинским.
Ho Явлинский — человек импульсивный. Когда у нас Силаев был премьером, он же плюнул, ушел в отставку.
— По словам Явлинского, он узнал, что Ельцин вел двойную игру, использовал «500 дней» как таран против Горбачева, a делать ничего из этого плана не собирался.
— Ельцин всегда вел двойную игру. Ельцин мне говорит: «Поговорите с Явлинским, чтобы взять его премьером на какое-то время. Но чтобы он работал под моим контролем, a не говорил: я, мол, самостоятельно решаю». Я пригласил Гришу к себе, приехал руководитель российского республиканского телевидения Олег Попцов, и мы втроем «уговорили» бутылку виски большую. И Гриша согласился.
Это была середина октября. Явлинский пришел к нему, стал говорить и ушел ни с чем. Потом я звоню Ельцину: «Борис Николаевич, был?» — «Был» — «И что?» — «Нет, мы не договорились. Он сказал, что согласен работать, но по своей, а не по чужой программе.
— Ельцин же не лез в экономику?
— Как не лез?
— А в чем проявлялось то, что он лез в экономику?
— А в том, что у него был главный советник, приставленный Джеффри Сакс. Он привез огромную пачку документов и планов обвальной приватизации, приехал сюда с мандатом МВФ. И эти документы переводились на русский язык, а потом их запускали в виде указов, законов. До России Сакс испытал шоковую терапию на Боливии в 1985 году — там в нищету рухнуло 70% населения.
— Это еще что за истории? Сакс же работал напрямую с Гайдаром.
— Нет. Гайдар — это марионетка. Он сам выбрал для себя эту роль.
А потом Ельцин предложил стать премьером мне. Своеобразный зиц-председатель. Тогда ко мне парламент хорошо относился, с Хасбулатовым мы были в дружбе, потому что вместе законопроекты писали. Он трубку курил, похаживал по кабинету. Я сидел, записывал. Хасбулатову это нравилось. В тандеме так работали.
И Ельцин мне говорит: «Вас утвердит Верховный совет, поработаем. Я понимаю, что грязная работа, запустим все это дело. А потом я отведу вас в сторону». Я говорю: «Нет, я вообще не хочу это делать». И отказался. Я, конечно, не маэстро в экономике, но и не марионетка. И он обиделся немного.
Тогда он мне говорит: «Там Бурбулис на 15-й даче держит команду. Я прошу вас съездить, посмотреть. Все равно вы еще думайте над вопросом». Приехал я в Архангельское. Прохожу мимо дачи генерала Константина Кобеца, который был с Ельциным после путча в хороших отношениях. Кобец на грядке ковырялся. Там у него в октябре уже какая-то тыква лежала желтая. И он вытянулся и закричал: «Здравия желаю, товарищ премьер-министр». Я говорю: «Кончай орать, откуда ты знаешь?» — «Я все знаю». Уже от Ельцина что-то просочилось.
И у Гайдара я почувствовал, что какая-то утечка была. Они отнеслись ко мне как к инспектору. Я приехал. Там Петя Авен сидит, Леша Головков. Он у нас был в МДГ секретарем. Еще кто-то сидел. А что мне там было смотреть? Я и так уже от Ельцина знал, кто будет диктовать реформы.
— А разговор с Ельциным был какой? «Вы Михаил Никифорович, будете премьером, а вот эти ребята будут заниматься экономикой».
— Я ему сказал, что у меня нет команды. И потом я не знаю многих вещей. По крайней мере финансово-кредитной системы. Он говорит: вот есть экономисты, посмотрите. Я посмотрел. Мне не понравились ребята. И я тогда позвонил Ельцину, он сказал «Приезжайте». Я приехал. А он говорит: «А что если я сам? Пусть они вот так же работают командой, а я буду во главе правительства».
— Мы еще не перебрали двух человек. Во-первых, Олега Михайловича Лобова, который с Ельциным был больше 20 лет знаком, еще со Свердловска. И даже ездил организовывать подпольное правительство.
— Лобов тогда не рассматривался.
— Ваша концепция такая: Ельцин уже летом 1991-го года понимал, что хочет быстрой, радикальной реформы.
— Определился он уже.
— Под это надо было подбирать людей. И подходящие люди нашлись в виде кружка Гайдара.
— Надо было найти подходящих людей, которые, с одной стороны, были бы ему верны, c другой - люди, которые не имели бы амбиций и беспрекословно выполняли бы то, что он скажет. Он знал, что со Скоковым такого не будет. А с этими молодыми ребятами надо расти, им нужнa карьерa и т. д. Он определился и искал именно по этим параметрам людей.
— А в чем тогда смысл разговоров с Рыжовым?
— Он хотел, чтобы Рыжов был витриной — такой популярный премьер. Юра был нейтральный, анекдотчик, веселый человек, со всеми у него хорошие отношения. В то же время он академик, глыба в глазах интеллигенции.
— С оборонкой связан...
— Да. Хотя он и не экономист, они были друзьями с Ельциным. Мы все вместе были в Координационном совете межрегиональной группы. Но Юра Рыжов сказал нет, потому что он более прагматичный, о своей репутации заботился. И Гриша Явлинский тоже нюхом своим учуял, что его куда-то не туда толкают, и ушел.
— Но если бы Ельцин принял его условия, у Явлинского не было бы повода отказываться.
— Ельцин в той ситуации не мог принять его условия. Он уже согласился стать заложником МВФ за кредиты. А планы МВФ и планы Явлинского — две большие разницы.
— Для Ельцина стало сюрпризом, что 1992 год оказался настолько тяжелым?
— Стало.
— То есть с командой, которая ему готовила экономическую реформу, он не обсуждал цену, тяжесть, продолжительность реформ?
— Нет, он не знал ничего, не понимал.
— И не задавал вопросов: сколько это продлится?
— Ему Гайдар напел, что пройдет полгода, может быть восемь месяцев, и Россия начнет подниматься.
— В речи Ельцина на съезде было сказано, что с осени 1992 года начнется улучшение.
— Да. Начнет подниматься. И он стал интервью давать и все прочее. А я давал интервью, по-моему, «Известиям» где-то в мае - июне 1992 года, что обрушение такое будет, что мы не поднимемся минимум лет пять. Ельцину притащили это интервью, и на заседании правительства Ельцин говорит: «Михаил Никифорович, давайте что-то одно говорить. Я говорю одно, а вы совершенно другое. Вроде мы одна команда». А я: «Я буду говорить только то, что я говорю». Ельцин: «В каком смысле?» «А в таком, что ничего этого не будет. Мы же видим, мы нарушили очередность реформ. Потому что сначала надо было провести приватизацию аккуратно. А потом уже либерализацию цен». Мы провели либерализацию цен при монополии полной. А раз при монополии полной, значит это неизбежно вызывает взрыв гиперинфляции, бешеный рост цен (но это Xасбулатов сказал в январе 1992-M.P.). «Но Егор Тимурович говорит, что так будет». — «Егор Тимурович пусть своему отцу рассказывает». Мы тогда поругались с ним.
— А о том, что Гайдар обещал Ельцину: выход из этой жесткой ситуации будет быстрым, — вам кто-то рассказывал или вы присутствовали при этом разговоре?
— Присутствовал. Он ему как начнет рассказывать... А Ельцин же никогда книг не читал, у него интеллектуальная база слабовата. А Гайдар как начнет терминологией сыпать, красивые слова. Жужжание идет, и Ельцин почти засыпает, ему нравится, что с ним такими научными терминами говорят, он уже забыл, о чем он там спрашивал, и все прочее.
— На заседаниях правительства это происходило?
— На президиуме. Или просто Ельцин нас собирал в Кремле, в Ореховой комнате. Меня, Гайдара, Бурбулиса. Ельцин думал, что пойдет падение производства и т. д. Но что коллапс будет, он не ожидал. И, как упрямый мужик, твердил, что будет хорошо.
Kогда блины печет сапожник, демократией не пахнет
Tекст здесь