СЕРГЕЙ БАБУРИН. Страж нации
Двадцать один год назад в Москве начался ельцинско-пиночетовский путч, закончившийся расстрелом российского Парламента. Результатом этих преступных деяний явился роспуск Съезда народных депутатов и Верховного Совета Российской Федерации, прекращение деятельности Советов народных депутатов, установление президентской республики как формы правления в России взамен существовавшей ранее советской республики. События начались 21 сентября с издания президентом Борисом Ельциным указа № 1400 о роспуске Съезда народных депутатов и Верховного Совета, чем была нарушена действовавшая тогда Конституция. Сразу после издания этого указа Ельцин де-юре был автоматически отрешён от должности президента в соответствии со статьёй 121.6 действовавшей Конституции. Собравшийся в тот же день Президиум Верховного Совета, осуществляющий контроль за соблюдением Конституции, констатировал этот юридический факт. Съезд народных депутатов подтвердил данное решение и оценил действия президента как государственный переворот. Однако, Ельцин де-факто продолжал осуществлять полномочия Президента, а 4 октября Съезд и Верховный Совет были разогнаны с применением оружия и бронетехники.
Предваряя книгу Сергея Бабурина, мы приведем ряд свидетельств других участников тех памятных событий. Вот что пишет Алексей Казанник, тогдашний генеральный прокурор: «Допросив тысячу военнослужащих, мы получили следующие доказательства: никаких мирных переговоров в промежуток времени между событиями 3 и 4 октября не велось — был отдан приказ штурмовать немедленно… В паузе между случившимся 3-го и тем, что произошло 4 октября, никто не предупреждал людей, оставшихся в «Белом доме», о начале обстрела и штурма. Следовательно, события 4 октября надо квалифицировать как преступление, совершенное на почве мести способом, опасным для жизни многих, из низменных побуждений».
«Я дал команду 119-му полку штурмовать. Они открыли двери, там постреляли. Ну, этих положили много… Никто их не считал просто. Много» (Павел Грачёв, министр обороны)
«В зал заседаний лупили прямой наводкой, причем били фугасными снарядами, а не болванками, как утверждают сегодня. От болванок здание гореть не будет. Там были реки крови, кишки на стенах, оторванные головы. Я все это видел» (Александр Руцкой, вице-президент)
«Когда с каким-нибудь заданием я пробегал по зданию, меня ужасало количество крови, трупов, разорванных тел. Оторванные руки, головы. Попадает снаряд: часть человека сюда, часть туда… Когда уже рассвело, начали потихоньку спускаться на улицу. Я, когда дверь приоткрыл, чуть не потерял сознание. Весь двор был усеян трупами, не очень часто, вроде в шахматном порядке. Трупы все в каких-то необычных положениях: кто сидит, кто на боку, у кого рука поднята, у кого нога, и все сине-желтые. Думаю, что же необычного в этой картине? А они все раздетые, все голые» (Вячеслав Котельников, депутат Верховного Совета).
До расстрела Верховного Совета у России ещё была возможность сохранить парламентско-президентскую республику. Но был выбран иной вариант - президентская, даже сверхпрезидентская республика, диктатура. По сути, реставрация всевластия, почти самодержавия. Возможность мирного, спокойного реформирования была упущена. Россия стала единственной страной Восточной Европы, которая достигла политической цели путем крови. Ельцин и Гайдар хотели немедленных тотальных реформ, включая приватизацию «нефтянки». И им уже было на кого опереться.
Дело в том, что два года ельцинских реформ, начавшихся в августе 1991-го, опустили всех тружеников на дно социальной жизни и возвели на пьедестал тех людей, которых знали как «теневиков», спекулянтов и аферистов. В тот первый парламент они не баллотировалось. Не видели смысла отвлекаться на «говорильню» от открывшихся возможностей легального грабежа. Поэтому парламент 1991-го состоял не только из аппаратчиков и партноменклатуры, но прежде всего из людей наемного труда, которых в жарких баталиях выдвигали сами трудовые коллективы. Словом, оказался единственным с 1917 года и по нынешнее время действительно демократическим — избранным населением без «каруселей» и подтасовок. Большинство людей искренне верили, что демократически избранные президент и парламент изменят жизнь к лучшему. Но случилось иначе.
Те, кто родился в начале 1990-х, даже и представить себе не могут, какая лавина бед сошла на головы их родителей и бабушек-дедушек. 1 января 1992 года грянула «шоковая терапия» Егора Гайдара: введение 28-процентного налога на добавленную стоимость и либерализация цен. В считанные дни население стало нищим: сбережения превратились в пыль, зарплаты, пенсии и пособия обесценились. Работы не было: заводы и колхозы либо встали, либо не могли платить работникам. Началось время бартера и криминального бизнеса. Россия превратилась в страну паханов и братков — все кладбища усеяли могилы подавшейся в их ряды безработной молодежи. Уже весной само понятие созидательного труда кануло в Лету вкупе с конституционным правом его гарантированной оплаты. Советскую «уравниловку» сменило «кидалово» — бытовое и государственное. И тут, когда полстраны, надрываясь, челночило, а офицеры стрелялись из-за того, что нечем кормить детей, стартовала ваучерная приватизация по Чубайсу. Обобранному населению раздали бумажки с правом на долю собственности госпредприятий. И почти сразу проныры вроде Романа Абрамовича и подставные лица от чиновничества и криминала кинулись их скупать за бесценок. Люди продавали эти «фантики», так как боялись и вовсе остаться на бобах.
Жизнь становилась всё тяжелее. Детсады исчезали, превращаясь в офисы. Деревни пустели, скот шел на убой, плодородные поля пустовали. Такого количества беспризорных, голодных детей Россия не видела даже в войну. Многие ночевали в канализации и были подсажены на наркотики. Расцвела проституция, в том числе детская.
Академик Татьяна Заславская, большая сторонница реформ, входившая в те времена в администрацию президента Ельцина, призналась через полтора десятилетия, что только за три года шоковой терапии в России одних лишь мужчин среднего возраста скончалось 12 миллионов! Но той осенью с телеэкранов неслось: нам дали наконец свободу, а привыкший к советскому рабству русский народ не способен ею воспользоваться. Каждодневное циничное глумление начало перевешивать чашу терпения, и значительная часть населения уже готова была восстать — лишь спичку поднеси.
Все два года парламент пытался противостоять лавине грабительских либеральных реформ, направленных на одно — легализацию «прихваченного» во время приватизации. Жуликам мешала действующая Конституция. Нарождающейся олигархии надо было срочно поменять основной закон России, чтобы объявить землю и недра достоянием «эффективных собственников», а не всего народа.
Одним из первых стал публично противиться прозападным либеральным реформам, а затем и лично Ельцину его бывший соратник — глава Верховного Совета Руслан Хасбулатов.
Насмешка истории, но вокруг Хасбулатова сконцентрировались бывшие сторонники Ельцина, многие из которых поддержали его в 1991 году во время ГКЧП. Они поняли, что под видом «демократии и реформ» Борис Николаевич устраивает геноцид собственного народа, передает страну под управление западных кредиторов и советников МВФ.
С конца августа у Дома Советов сменяясь, дежурили обманутые в своих надеждах сотрудники НИИ, рабочие, бывшие колхозники, учителя, врачи, отставные офицеры, представители малого и среднего бизнеса, студенты и пенсионеры. Многие специально приезжали в Москву из разных уголков униженной и обнищавшей России. Сколько их было убито 3-4 октября 1993 года — точно мы уже никогда не узнаем.
Ясно одно: так называемый расстрел «Белого дома» — это показательная публичная казнь, хладнокровная акция устрашения всех, кто наивно считал, что народ имеет для этой власти хоть какое-то значение.
4 октября ельцинские подразделения начали стрельбу из мэрии — бывшего здания СЭВ. К ним с крыш гостиниц «Мир» и «Украина» присоединились снайперы израильского спецназа «Иерихон», а также одетые в гражданскую одежду бойцы «Бейтар» — молодежной еврейской спортивно-военизированной организации. Целились в прохожих, женщин и детей. Позднее бейтаровцы вышли на улицу и расстреливали защитников парламента под прикрытием БТР дивизии им. Дзержинского.
Министр обороны Павел Грачев приказал армейским частям присоединиться к МВД. Ельцин подписывает указ № 1575 и освобождает армию от уголовной ответственности. После этого танки Таманской дивизии начали обстрел «Белого дома» осколочно-фугасными и подкалиберными снарядами. Руцкой приказывает не вести ответный огонь, надеясь вывести из горящего здания стариков, женщин и детей. Но его многочисленные просьбы игнорировались. С крыш жилых домов, гостиниц «Мир» и «Украина» стреляли снайперы — и в защитников Дома Советов, в котором войска вели «зачистку», и в военных, чтобы вызвать в них ярость. Обстреливали снайперы и окна близлежащих жилых домов — чтобы жильцы не глазели и было меньше свидетелей.
На момент атаки в «Белом доме» находилось около 10 тыс. человек, в том числе женщины и дети. По данным организации «Мемориал», часть трупов, убитых в «Белом доме», была уничтожена в крематориях без оформления документов, часть тайно захоронена на одном из военных полигонов в Подмосковье. Людей, пробиравшихся дворами к Дому Советов или от него, омоновцы убивали и насиловали в подъездах. В одну из таких ловушек в переулке Глубоком попали 60 человек. Как установил легендарный штангист депутат Юрий Власов, всех после пыток убили, а женщин перед расстрелом раздевали донага и насиловали.
В 14.30 из Дома Советов стали выходить первые сдавшиеся. В 15.30 правительственные войска возобновили артиллерийский и автоматный обстрел. В 16.45 из Дома Советов начался массовый выход сотен людей. Они шли между двумя рядами солдат, держа руки за головой. Их загоняли в автобусы и увозили сортировать на стадион «Красная Пресня». Здесь был устроен временный концлагерь для 600 человек, отобранных из сдавшихся защитников Дома Советов. С вечера 4 октября всю ночь людей расстреливали. Периодически кого-то отпускали. Около пяти утра расстреляли казаков. По данным депутата от Челябинской области Анатолия Бароненко, на стадионе убили около 300 человек, включая школьников и женщин-врачей, у которых от увиденного началась истерика.
Одним из главных участников тех событий «холодной осени девяносто третьего» был Сергей Николаевич Бабурин. Буквально две недели назад вышла его новая книга «Страж нации: от расстрела парламента до невооруженного восстания РГТЭУ», где приводятся новые уникальные свидетельства и неизвестные прежде факты. Сергей Николаевич подарил мне экземпляр своей книги, подписав его: «Андрею Юрьевичу Ведяеву, активному борцу за идеалы Родины, с уважением, Бабурин, 4.09.2014».
В преддверии очередной годовщины тех трагических событий я решил опубликовать избранные главы из этой книги, чтобы люди могли почувствовать весь ужас случившегося и сравнить его с пиночетовским путчем, произошедшим 11 сентября 1973 года, то есть ровно за 20 лет до путча ельцинского.
«С афганской войны, как и многие мои ровесники, я вернулся другим человеком, - пишет Сергей Николаевич. – Все повседневные заботы о работе, жилье и даже здоровье казались такими мелкими по сравнению с ценностью человеческой жизни. Пожалуй, только в октябре 1993 произошло нечто подобное: лежа на полу своего рабочего кабинета в здании Верховного Совета России под обстрелом из танков, автоматов и пулеметов родной российской армии, я чувствовал себя даже менее уютно, чем под обстрелом душманов. Угнетала нереальность, жуткая невероятность происходящего. И гибель товарищей, и избиения защитников парламента, и камера предварительного заключения…
Ранним утром нас разбудили длинные очереди из автоматического оружия. Беспорядочно работал пулемет. Вскочив, мы бросились к окнам. Вдоль краснопресненской набережной двигалась пара бронетранспортеров, подминавшая горевшие костры защитников парламента, поливая всё окружающее пространство свинцовым ливнем… Началось. Горечь происходящего не стала неожиданностью – после непонятных событий накануне у Останкино, где, как мы уже знали, пролилась кровь, после моих ночных поездок в штаб МВО и МГБ, а затем Генштаб. Но на чудо и здравый смысл всегда хочется надеяться.
Попытка пройти из нашего крыла в центральную часть здания не удалась – первый же человек, рискнувший появиться на лестничной площадке, был ранен снайпером, стрелявшим со стороны мэрии. Раненого занесли ко мне в приемную, и среди тех, кто оказывал ему первую помощь, был молодой монах. Так мы познакомились с отцом Никоном (Белавенцем).
Последующие несколько часов были наполнены грохотом выстрелов и чувством собственной беззащитности. Из 12 человек, что лежали под огнем на полу моего кабинета (в том числе три женщины и ребенок), ни у кого не было оружия. Ни у контр-адмирала Березина, ни у нескольких членов Союза офицеров. Я, например, после Афганистана не мог себя заставить зайти даже в тир… Настрелялся!
В средине дня к выстрелам из пулеметов и автоматического оружия добавился артобстрел. Мы увидели, как центральная часть здания Дома Советов вздрагивает и рушится под обстрелом из стоящих на мосту и у гостиницы «Украина» танков. В чем-то повезло: танковые снаряды летели в центральную часть здания, мой же кабинет находился в правом крыле, стоящем перпендикулярно фасаду. Но при малейшем качании жалюзи на окнах раздавались выстрелы из стрелкового оружия.
Какие мысли были в те часы и минуты? Мы, избранные народом депутаты парламента России, находимся в стенах своего парламента, а по нам стреляет родная российская армия. Н.А. Павлов, чертыхаясь и переползая ближе к столу заседаний Комитета, спросил:
- Сергей Николаевич, ты человек военный, прошел Афганистан. Что надо будет делать, если в кабинет залетит снаряд?
Размеренно и спокойно, но так, чтобы слышали все, я ответил:
- Если в кабинет залетит снаряд, то подождать, пока пыль от разрыва осядет, и действовать по ситуации.
Только во второй половине дня, когда начались переговоры, обстрел прекратился, мы смогли пробраться в центральную часть здания. По пути увидели и внутри здания, и снаружи тела погибших защитников. Первыми погибшими для меня стали те, что лежали на косогоре напротив 20 подъезда у символического бруствера. Еще накануне я беседовал с окапывавшимися там двумя молодыми казаками.
Часть журналистов и сотрудниц аппарата покинули здание. Из женщин-депутатов – никто:
- Если мы будем выходить, то только вместе с нашими мужчинами-депутатами.
Спросив, где и.о. Президента и Председатель Парламента, я поднялся во временное помещение штаба обороны. Хасбулатов безучастно раскуривал трубку, а Руцкой метался по кабинету, проклиная предателей и требуя сохранить аудио- и видеодоказательства того, что огонь на поражение вели только лица, штурмующие Парламент.
Вскоре в комнату отдыха Председателя Верховного Совета, где находились мы с Хасбулатовым и Руцким, пригласили двух офицеров группы «Альфа», которые пришли на переговоры.
Пришедшие не скрывали, что воспринимают всё происходящее как невероятную трагедию. Но они хотят сделать всё возможное, чтобы прекратить кровопролитие… Мы коротко обменялись мнениями. Ситуация была очевидна. Парламент, а вместе с ним Справедливость и Закон, проиграли. Дальнейшее сопротивление вело лишь к человеческим жертвам.
Возвращаясь после переговоров в зал заседаний Совета Национальностей я снимал на свою ответственность все посты защитников:
- Оборона завершена, спасибо за мужество и поддержку. Положите оружие на пол и следуйте за мной.
В зале заседания Совета Национальностей, защищенном от обстрелов, к тому времени собралась основная часть народных депутатов, сотрудники аппарата и многие защитники. Царили растерянность и горечь, чувство обреченности. Я обратился к присутствующим:
- Уважаемые народные депутаты, сотрудники аппарата Верховного Совета, дорогие защитники Конституции! Достигнута договоренность о свободном выходе из здания. Офицеры группы «Альфа» обеспечивают безопасность. Прошу сохранять спокойствие и порядок.
Я говорил и говорил, чтобы успокоить людей… Заметив, что подошел Р.И. Хасбулатов, я предоставил слово Председателю Верховного Совета. Р.И. Хасбулатов выступил трагично. Он подвел итоги.
Хасбулатов говорил, а мне все больше не нравилось чувство обреченности в его речи. На мятом листке бумаги я стал набрасывать проект возможно последнего документа Съезда.
- Уважаемые народные депутаты! Наше дело правое, мы выходим отсюда с чистой совестью: мы выполнили свой долг…
Обращение было одобрено единогласно… Пытался бодриться сам и поднимать дух другим:
- Прошу членов Комитета по судебной реформе и работе правоохранительных органов вести сбор материалов об обстоятельствах произошедшего государственного переворота… Уважаемые защитники Конституции и Дома Советов, выходим. Организованно. Ни с кем не прощаемся надолго. До встречи!
Этими словами был завершен Х (Чрезвычайный) Съезд народных депутатов России. Волей обстоятельств мне довелось председательствовать на его последнем заседании.
То, что мы увидели, никто из нас, уверен, не сможет забыть никогда. По обе стороны живого коридора, по которому мы шли, щитом выстроились бойцы «Альфы». Стояла оглушительная тишина… Высоко над нами потрескивало пламя – верхние этажи здания Парламента были охвачены огнем. Потряс вид крыш соседних домов – они, как и набережные и мост, были заполнены тысячами людей… Мы тогда не знали, что CNN ведет прямую трансляцию происходящего на весь мир.
Едва мы вышли на улицу и сделали несколько шагов по площадке в сторону большой парадной лестницы, из рядов спецназовцев справа навстречу нам шагнул незнакомый офицер:
- Сергей Николаевич, мы Вами гордимся!
И протянул мне руку. Я ее пожал, растерянно ответив:
- Мы делали, что должны были делать.
Чуть дальше нас перехватили два офицера с кинокамерой:
- Сергей Николаевич, что Вы можете сказать о происходящем?
- Я скорблю за Россию.
Николай Павлов взорвался:
- Ты скажи о том, что Клинтон подонок и свинья. И больше никогда в России в Америку верить не будут!
Далеко мы не ушли. Только первых вышедших из здания посадили в автобусы и увезли, как сказали, к метро. Всех остальных остановили на лестнице. Вскоре мимо нас промчался с охраной А. Коржаков. Много позже мне подарят видеозапись, где Коржаков подбегает к первому подъезду:
- Где Бабурин? Где Баранников?
Через несколько лет он признается, зачем он нас искал. Но затем станет отрицать даже сам факт поиска.
Стало смеркаться, а обещанных автобусов не было. Наконец, в наш адрес прозвучали предложения идти с сопровождающими к метро пешком. Мы согласились и, спустившись с лестницы на набережную, повернули в сторону от моста. Прошли едва квартал, как под впечатлением прозвучавших впереди автоматных очередей нашу колонну развернули и, направив в дверь разгромленного магазина, повели сквозь него во внутренний двор…
И тут я «попал».
- Смотри-ка, Бабурин.
- Точно!
- А ну-ка стой, руки за голову!
Для большего понимания двинули прикладом по ребрам и, вернув в подсобку, поставили спиной к стене. Одновременно стали выталкивать из подсобки всех, кто там еще находился.
Алексей Суслов, мой друг и официальный помощник, бросился за депутатами, крикнув, что Бабурина собираются расстрелять. Первым мне на помощь бросился В.Б. Исаков… Ему тут же прикладом разбили очки, потом начали избивать прикладами и ногами.
Как по команде, избиение перекинулось на всю нашу колонну. Особенно доставалось депутатам и работникам милиции. Геннадия Александровича Данкова, моего заместителя, бывшего начальника УВД Самарской области, обнаружив у него кроме удостоверения народного депутата еще и удостоверение генерал-майора МВД, ударив несколько раз прикладами, повалили на землю и стали пинать ногами со словами:
- Так ты еще и мент!
Всех – и мужчин, и женщин – погнали сквозь строй истеричных омоновцев, стараясь если не повалить, то уж ударить или толкнуть побольнее.
Но всего этого я не видел, ожидая в душной подсобке решения своей участи. О моем задержании доложили кому-то по рации, получили приказ не церемониться и поставить к стенке.
Два энтузиаста в бронежилетах, опробуя на моих ребрах по очереди прочность своих прикладов, стали спорить между собой за право расстрелять Бабурина.
Особенно их раздражало то, что я стою молча и спокойно жду.
- И чего ты, сука, молчишь? Так ты, сука, еще и улыбаешься?
Самому сейчас трудно объяснить, почему в тот момент был совершенно спокоен, улыбаясь бесновавшимся бойцам чуть ли не сочувственно… Понимал я, что по всем законам жанра, как один из главных недругов Ельцина, под шум и горячку государственного переворота должен быть физически устранен. Логично. Как всегда в истории.
Нет, я не вспоминал в те минуты всю свою жизнь. Но думал о своей семье, о жене Татьяне и наших с ней сыновьях. Меня согрела и укрепила мысль, что на мне род мой не пресечется.
А вот дальше – спасибо Ангелу-Хранителю!
Во-первых, мне помогли бетонные стены подсобного помещения: бойцы опасались рикошета, обсуждали между собой, не вывести ли меня для расстрела во внутренний двор. Во-вторых, «энтузиасты» отвлеклись на новых задержанных – молодого, коротко остриженного парня в спортивном трико, в котором они заподозрили переодетого солдата, и бородача в камуфляже. Когда «новеньких» поставили лицом к соседней стене, командир задержавшей меня группы тихим голосом отдал приказ двум другим спецназовцам вывести меня из подсобки и присоединить к «остальным».
Последнее, что я увидел, когда меня конвоировали наружу, это извивающийся под ударами возможный солдат и бородач, сползающий на землю после сопровождавшегося хрустом удара прикладом по позвоночнику…»
Холлы, подвали и туалеты «Белого дома» в ночь с 4 на 5 октября на сутки превратились в трупохранилища. Тысячи трупов простых москвичей, убитых у «Белого дома» и «Останкино», тайно сжигали в крематориях несколько дней.
Наутро центр Москвы облетел слух: 75-летняя пенсионерка, ветеран войны, жившая неподалеку от краснопресненского стадиона, спасла восемь парней: рискуя жизнью, она выносила раненых на себе и оттаскивала в свою квартиру.
Тем же утром «Известия» опубликовали письмо группы писателей, в том числе Юрия Нагибина, Даниила Гранина и Булата Окуджавы. В нем авторы благодарили армию и ОМОН и называли защитников «Белого дома» фашистами и убийцами. Окуджава признавался: «Для меня это (расстрел Белого дома - А. В.) был финал детектива. Я наслаждался этим. Я терпеть не мог этих людей, и даже в таком положении никакой жалости у меня к ним совершенно не было». Под песни таких ликующих иуд Ельцин зачищал следы преступления.
Вот воспоминания участника этих событий, водителя грузовика одного из подмосковных колхозов: «…Около 9 часов вечера в мою машину посадили 12 человек какого-то сброда с лопатами и ломами. Въехали на стадион «Красная Пресня», и около стены они стали отбирать убитых. Их было много, и все молодые. В кузове при фонарях убитых обыскивали и раздевали. На вопрос капитана, моего соседа по кабине: «Осмотрели, сколько?» — послышался ответ «61».После того как машина вывезла трупы за город, состоялся второй рейс. Как только мы в 1 час 30 минут подъехали к «Белому дому», вернее, к соседнему с ним дому с большой аркой, машину загнали во двор и в квадрате двора стали собирать мертвых людей. Большинство из них были до пояса раздеты, особенно в подъездах… Когда в кузове сказали, что подобрано 42 трупа, из них 6 детей, 13 женщин и 23 мужчины, машина тронулась по кольцевой дороге». После этого рейса водитель, по его словам, бросил грузовик и сбежал.
Начиная с 5 октября в крематориях Николо-Архангельского и Хованского кладбищ три ночи подряд сжигали «трупы в мешках». В первом кремировали останки 200 неопознанных человек, во втором — 300. 9 октября из морга Института Склифосовского в неизвестном направлении вывезли 201 неопознанный труп.
Так во что же обошелся ельцинский путч? По официальным данным, за два дня погибло 146 человек. Но есть документ, который эти данные опровергает. В официальной справке за 1993 год, подписанной заместителем прокурора города Москвы и заместителем министра внутренних дел, упоминается более 2200 неопознанных трупов, кремированных за 1993 год в городе Москве. Для сравнения, за весь 1992 год в столице было обнаружено всего около 180 неопознанных трупов, а за 1994 год — 110.
Получается, что за пару дней в центре города было расстреляно более двух тысяч москвичей. Но перед судом из банды Ельцина до сих пор не предстал ни один человек.
Использованные материалы:
Елена Кременцова. Двадцать лет после трагедии. «Новые Ведомости», 3 октября 2013.
Сергей Бабурин. Страж нации. От расстрела парламента – до невооруженного восстания РГТЭУ. М.: Книжный мир, 2014. – 704 с.