Воронежский философ Владимир Варава о философии Г.Гачева
Полный текст статьи здесь
«Национальные образы мира» – наследие Гачева и золотой фонд русской культуры. Гачев –филолог, философ-экзистенцтоналист и специалист по мировой литературе. «Таинственная и тонкая материя национального бытия» – вот главный предмет изысканий Георгия Гачева. В своих изысканиях он проводит нас через русский, болгарский, киргизский, эллинский, индийский, германский, итальянский, французский, английский, американский, эстонский, еврейский, китайский, грузинский, литовский, польский, казахский, азербайджанский, исламский, германский, евразийский художественно-философский образы мира и это сделал один человек, а не институты и целые научные школы.
Георгий Гачев смог не просто описать, но раскрыть самую сокровенную сущность национального бытия, да еще на совершено неповторимом языке «завораживающего чтения», который сам является одним из языков современной культуры.
Культура для Гачева всегда была неведомой и вечно непонятной. Сам он говорит об этом так: «Смотреть на национальное – как на солнце: прямой взгляд и подход напролом («прямой наводкой») слепит – предмет ускользает».
Здесь главное отличие мышления Гачева от «традиционной культурологии»: последняя идет напролом, от нее ничто не ускользает – а в результате получаются детализированные, но убийственно скучные тексты.
Свой метод постижения культуры Гачев проводил через «космо-психо-логос», где первое – мир местной природы; второе – характер человека; третье – национальный ум. Мистическое коловращение позволяет заглядывать в самые высоты, низины и глубины культуры: национальная еда, язык, танец, музыка, дом, тело человека, игра, пространство и время, жизнь и смерть, национальные религии, искусство, литература…. Автор не стесняется заглядывать в запретные и интимные, с точки зрении официальной культурологии, «зоны» – например, в тело женщины, в ее половые органы! Конечно, если это сделает какой-нибудь эротоман средней руки, то будет явная пошлость. Но Гачев, всматриваясь в самую клеть интимного, дает возможность узнать о таких вещах, как истинный смысл материнства, детства, отцовства, явленных у разных народов.
В его взоре оказывается охваченным все целое культуры, причем не в логически последовательном, хронологическом и типологическом описании – оно предстает в виде живого символа. И тогда этот символ, ставший ярким плотским образом, уже действует и на подсознание, и на сознание.
Конечно, самое занятное и важное одновременно – постижение космоса русской культуры. Ему посвящена книга «Русский Эрос». Книга сразу же начинается с самого главного: первый очерк – «Почему секс не стал магистральной темой русской литературы?» И далее: «Черномор и сон Татьяны», «Белые ночи и Любовь», «Человек - Фаллос в Бытии», «Тело женщины», «Обрезание и гермафродитизм», «Сексуальность науки», «Культ Татьяны», «Мужья России», «Голова и головка», «Раздевание», «Порнография», «Бисексуальность Бога», «Мир как баба – и мат», «Гипотеза о женщине. Столб Катерины», «Земледелие как любовь» и другие.
Это далеко не полный перечень тем «Русского Эроса». И так со всеми остальными культурами. Однако всегда остается тайна – несказанное в любой культуре, намекающее на нечто существенное («божественное») и в то же время указывающее на ограниченность человеческих познавательных возможностей.
Такое погружение в мир иной культуры имеет важный этический аспект. Гачев правдиво говорит, что «если я буду осознавать ограниченности своего кругозора и понимания, я буду с большим уважением относиться к другим народам, которые могут видеть и понимать вещи и идеи, которых я не понимаю», поскольку каждый народ «понимает все бытие в целом», исходя из своего потаенного логоса и предпочтенья в мировидении. Вот здесь то и кроется противоядие от национализма и космополитизма одновременно.
В работах Гачева подлинный синтез, истинное соитие Логоса и Эроса, потому что чистая художественность – игра, она хороша, пока ее не раскусили; чистая аналитика суха и неинтересна. Гачев же одновременно взывает и к самым высоким и неведомым творческим дерзаниям, и к высшей ответственности. По словам Гачева, его творчество держится на «стремлении к Абсолюту и Истине, а не на приспособление к идеологии, моде или вкусу читателя».