Лихолетие 90-х

Андрей Ведяев, кандидат технических наук, горный инженер, переводчик, ИГЕМ  АН СССР, 05.05.2015. Источник: ФБ

АЛЕКСАНДР МАТРОСОВ

«За други своя»

Из всех блистательных спецопераций, проведенных чекистами за годы советской власти, на первое место без преувеличения можно поставить преодоление беспризорности. Семь лет Первой мировой и Гражданской войн вызвали разруху в стране. Народное хозяйство пришло в упадок, миллионы людей остались без крова и без работы, семьи — разлученными, дети — выброшенными на улицу.

Как только стихли бои на фронтах Гражданской войны, одним из первых вопросов, вставших перед советской властью, был вопрос о детях. Проблема детской беспризорности обострилась с особой силой в 1921 году, когда на Россию обрушилась губительная засуха. Посевы погибли, хлебные резервы оказались исчерпанными, надежд на урожай не было. Положение страны стало катастрофическим. Пришел небывалый для России голод, охвативший 37 губерний с населением свыше 40 миллионов человек.

В районах бедствия сложилась ужасающая картина детского горя, сиротства, бездомности, проституции, преступности, буквального вымирания. Газета «Красная звезда» Петроградского военного округа 29 марта 1922 года сообщала, что «к началу 1922 года от голода умерло более 11,2 миллионов детей». В 1922 году по стране скиталось около 7 миллионов детей.

По инициативе Ф.Э. Дзержинского Президиум ВЦИК на заседании 27 января 1921 года постановил организовать при ВЦИК комиссию по улучшению жизни детей. В тот же день Дзержинский издал приказ ВЧК № 23, в котором, в частности, говорилось: «…Положение детей, особенно беспризорных, тяжелое… Три года напряженной борьбы на фронтах не дали возможности, однако, сделать всего необходимого для обеспечения и снабжения детей и окружения их исчерпывающей заботой… И Чрезвычайные комиссии не могут оставаться в стороне от этой заботы. Они должны помочь всем, чем могут, советской власти и в работе по охране и снабжению детей». В заключение приказа говорилось: «Забота о детях есть лучшее средство в истреблении контрреволюции. Поставив на должную высоту дело обеспечения и снабжения детей, Советская власть приобретает в каждой рабочей и крестьянской семье своих сторонников и защитников, а вместе с тем широкую опору в борьбе с контрреволюцией».

Официально Комиссия по улучшению жизни детей была образована 10 февраля 1921 года. Председателем Комиссии стал Ф.Э. Дзержинский. Его заместителем ВЦИК утвердил командующего войсками ВЧК начальника милиции республики В.С. Корнева. В состав Комиссии вошли пять членов — по одному представителю от наркомпрода, наркомздрава, наркомпроса, Рабоче-крестьянской инспекции и ВЦСПС.

В приказе по войскам ВЧК республики № 177 от 16 марта 1921 года говорилось, в частности: «…Блуждающих по водным и ж.-д. путям сообщения беспризорных детей быть не должно… Обнаруженных на путях сообщения беспризорных детей отводить в: а) приемные пункты, б) распределители, в) комиссии по делам несовершеннолетних и г) отдел Народного образования… При задержании чинами Желдормилиции беспризорных детей проявлять максимум внимания и бережливо-осмотрительного отношения к ним и ни в коем случае не допускать грубости и насилия».

По инициативе ВЧК Народный комиссариат продовольствия направил 21 марта 1921 года указание всем Губпродкомам: «В целях обеспечения диетическим питанием детей и больных… изъять нижеперечисленные продукты из общего распределения, предоставив их исключительно для детского и больничного питания». В числе этих продуктов были запасы сушеных фруктов, молочной муки «Нестле», овсяной крупы «Геркулес», фруктовых консервов, шоколада и т.д. В телеграмме Корнева, направленной вслед за этим указанием, говорилось: «Виновные в неисполнении циркуляра подлежат строжайшей ответственности».

Сотрудники органов и войск ГПУ ежемесячно отчисляли часть пайка и жалования в помощь голодающим детям и строго контролировали использование этих денег. Ко всем частям и органам ГПУ были прикреплены беспризорные дети. Действовал принцип: «Десять голодных кормят одного умирающего». Некоторые органы ГПУ организовывали и содержали за свой счет детские дома, где детям прививались трудовые навыки.

Созданные в большом количестве детские дома, «дома ребенка», детские коммуны, колонии, интернаты и другие детские учреждения, эвакуация детей в благополучные районы, кампания по усыновлению беспризорных и другие меры дали свои результаты. Количество беспризорных и безнадзорных детей в стране резко сокращалось. Может быть, это простое совпадение, но памятник Ф.Э. Дзержинскому был воздвигнут там, где высятся здания не только спецслужб, но и универмага «Детский Мир».

Из числа бывших воспитанников детских учреждений для беспризорных выросли сотни тысяч тех, кто встал грудью на защиту Родины в годы Великой Отечественной войны, и среди них Герой Советского Союза Александр Матросов.

7 апреля 1935 года было принято постановление ЦИК и Совнаркома СССР «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних», согласно которому несовершеннолетние, начиная с 12-летнего возраста, уличённые в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытках к убийству, привлекались к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания. Создатели либеральных мифов о сталинских «злодеяниях» нередко утверждают, что данное постановление якобы вводило для несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, смертную казнь. Однако, как справедливо отмечает Игорь Пыхалов в статье «Как НКВД издевался над детьми» (Спецназ России №2 (125) за февраль 2007), норма, запрещающая применение смертной казни к лицам младше 18 лет, из УК РСФСР никуда не делась: «22. Не могут быть приговорены к расстрелу лица, не достигшие восемнадцатилетнего возраста в момент совершения преступления, и женщины, находящиеся в состоянии беременности».

Зададимся, однако, вопросом: а с какой радости обличители решили, будто формулировка постановления «с применением всех мер уголовного наказания» может включать в себя смертную казнь? Постановление от 7 апреля 1935 года перечисляет весьма ограниченный набор преступлений, за которые вводится уголовная ответственность с 12 лет: «совершение краж, причинение насилия, телесных повреждений, увечий, убийство или попытка к убийству». Давайте посмотрим, а что же полагалось по тогдашнему уголовному кодексу за эти деяния взрослым преступникам. Оказывается, что максимальным наказанием за умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами (ст. 136 УК РСФСР) были 10 лет лишения свободы (УК РСФСР. М.: 1936. С. 70). Умышленное причинение тяжких телесных повреждений (ст. 142) влекло за собой до 8 лет заключения, а если оно вызвало смерть потерпевшего или было совершено способом, носящим характер мучения или истязания — до 10 лет (Там же. С. 71). Изнасилование (ст. 153) — до 5 лет, а если имело своим последствием самоубийство жертвы, или жертва преступления была несовершеннолетней, то до 8 лет (Там же. С. 73–74). Кража (ст. 162) при максимальном букете отягчающих обстоятельств — до 5 лет (Там же. С. 76–77).

Как мы видим, за перечисленные в постановлении от 7 апреля 1935 года преступления согласно тогдашнему УК смертная казнь не полагалась даже для взрослых. Поэтому те, кто заявляют, будто формулировка «с применением всех мер уголовного наказания» включала в себя смертную казнь, сознательно врут. Какие же приговоры ожидали малолетних преступников, попавших в руки сталинского правосудия? Вопреки расхожим представлениям, тогдашние судьи вовсе не стремились упрятать юных правонарушителей за решётку. Так, если брать данные по РСФСР, то из подсудимых в возрасте от 12 до 15 лет, представших перед судами за последние восемь месяцев 1935 года, приговоры, связанные с лишением свободы, получили лишь 53,5%. Для тех, кто оказывался в местах заключения, типичный приговор составлял один-два года. Иногда судьи приговаривали подростков на сроки ниже одного года, хотя это и не предусматривалось тогдашним законодательством. Любопытно сопоставить реалии сталинского времени с положением, существовавшим в царской России. Согласно дореволюционному законодательству, уголовная ответственность наступала с 10 лет. В 1914 году в тюремных учреждениях, находившихся под эгидой центральной тюремной администрации (тюрьмы и дома заключения), отбывали наказание 14 800 несовершеннолетних в возрасте до 16 лет. Для сравнения, в 1939 году было осуждено 24 467 несовершеннолетних в возрасте до 16 лет. Если предположить, что процент приговоров к лишению свободы оставался тем же, что и в 1935 году, получается, что в места заключения было направлено около 13 тыс. подростков.

Теперь сравним количество взрослых в местах лишения свободы. Общее число заключённых в 1912 году составляло 184 тыс. человек (Система исправительно-трудовых лагерей в СССР, 1923–1960: Справочник. М., 1998. С.19). На 1 марта 1940 года в лагерях и колониях находилось 1 668 200 человек (ГАРФ. Ф.Р–9414. Оп.1. Д.28. Л.3). Кроме того, в общих и внутренних тюрьмах НКВД содержалось 194 137 человек (ГАРФ. Ф.9413. Оп.1. Д.6. Л.79), в тюрьмах ГУГБ НКВД — 1326 заключённых (Там же. Л.81). Таким образом, если число взрослых заключённых увеличилось примерно в 10 раз, то количество заключённых в возрасте до 16 лет в дореволюционное время и в 1930-е годы было примерно одинаковым. И это несмотря на колоссальные лишения и разруху послевоенных лет. Спасенное детство – вот в чем состоит истинный смысл и подвиг советских чекистов.

С началом Великой Отечественной войны проблема беспризорности снова обострилась. И вновь одними из первых в борьбу с детской беспризорностью и безнадзорностью включились органы НКВД СССР. С 1935 года детские приемники-распределители (ДПР) находились в ведении Отдела трудовых колоний (ОТК), который входил в состав административно-хозяйственного управления НКВД СССР. В 1939 году ОТК был подчинен ГУЛАГУ НКВД СССР, в ведении которого все ДПР находились до 1943 года. На 1 января 1941 года в СССР было 135 ДПР вместительностью 11 825 человек.

Основной задачей ДПР был прием и дальнейшее устройство беспризорных детей в возрасте от 3 до 16 лет на воспитание в семьи трудящихся, детские дома, ремесленные училища и школы ФЗО, в промышленность и сельское хозяйство, в трудовые воспитательные колонии НКВД. На ДПР возлагалось всестороннее изучение детей с целью их дальнейшего устройства; проведение с детьми воспитательной работы и привитие им культурно-бытовых навыков; принятие мер по розыску родственников; выявление лиц, толкающих детей на путь беспризорности. Дети широко привлекались к работе по самообслуживанию, наведению чистоты и созданию уюта в приемнике-распределителе, работали в специально созданных мастерских и подсобных хозяйствах, занимались в кружках, участвовали в художественной самодеятельности, занимались спортом. Уже в первый год войны ДПР осуществили целый ряд мероприятий по возвращению беспризорных детей к нормальной жизни. Так, в 1941 году в ДПР поступило 101 750 несовершеннолетних, выбыло 101 405. Из числа выбывших 44 182 человека (43,5%) было возвращено родителям, 37 880 (37,6%) передано в детские дома Наркомпроса, 6 778 (6,7%) трудоустроено (Е.В. Ибрагимов. Развитие системы детских исправительно-воспитательных учреждений НКВД СССР как одно из направлений в борьбе с массовой детской беспризорностью в 1941-45 гг. Известия Пензенского государственного педагогического университета, № 23, 2011).

СНК СССР обязал органы внутренних дел выявить всех беспризорных детей и разместить их в приемниках-распределителях, увеличив их число до 180. 15 июня 1943 года СНК СССР издал постановление «Об усилении мер по борьбе с детской беспризорностью, безнадзорностью и хулиганством». Постановление предусматривало в дополнение к имеющимся трудовым колониям для осужденных несовершеннолетних организовать трудовые воспитательные колонии. В них следовало направлять подростков в возрасте от 11 до 16 лет в следующих случаях:

- если они являются беспризорными, не имеющими родителей и не имеют определенного места жительства;

- если они задержаны за хулиганство, мелкие кражи и другие незначительные преступления;

- если они являются воспитанниками детских домов, систематически нарушающими внутренний распорядок и дезорганизующими учебу и воспитание в детском доме.

Приказом НКВД СССР от 21 июня 1943 года в составе НКВД СССР был организован Отдел по борьбе с детской беспризорностью и безнадзорностью, в ведение которого из ГУЛАГ НКВД СССР были переданы трудовые воспитательные колонии для несовершеннолетних, трудовые колонии для несовершеннолетних заключенных и детские приемники-распределители.

В трудовых колониях на начало 1943 года находилось 7 288 человек, на начало 1944 года – 18 530, на начало 1945 года – 23 927. В трудовых воспитательных колониях на начало 1944 года – 3 295, на начало 1945 года – 18 957 человек.

Значительный контингент трудовых воспитательных колоний составляли дети-сироты. Главной задачей в это время стало спасение от гибели десятков тысяч детей. Необходимо было в кратчайшие сроки выявить беспризорных детей с улицы и направить их в детские колонии для обеспечения им минимальных условий размещения, воспитания и развития. Эта задача благодаря колоссальным усилиям органов НКВД СССР в целом была решена несмотря на нехватку опытных кадров руководителей колоний и педагогов. В большинстве детских колоний были организованы школы-семилетки. В 1944 году в них обучалось 92% воспитанников. В трудовой воспитательной колонии несовершеннолетние находились либо до получения ими определенной квалификации, либо до достижения 16-летнего возраста с обязательным трудоустройством на предприятиях промышленности, транспорта и сельского хозяйства. Материально-бытовые условия трудоустроенных воспитанников периодически проверялись сотрудниками колоний. Большая часть из воспитанников, получив рабочую специальность и возможность трудиться, порывала с беспризорным прошлым, становилась достойными членами общества. Именно такой путь прошел Александр Матросов, совершивший в феврале 1943 года свой бессмертный подвиг, закрыв грудью амбразуру немецкого дзота, так сформировался его отважный характер. Имя отважного солдата стало нарицательным, в течение долгого времени оно олицетворяло героизм и самопожертвование. На примере Матросова несколько поколений молодежи учились любви к Родине и умению защищать ее.

Посреди глухих лесов и болот Локнянского района Псковской области стоит величественный монументальный комплекс — здесь в феврале 1943 года Александр Матросов, стрелок-автоматчик 2-го отдельного батальона 91-й отдельной Сибирской добровольческой бригады имени И.В. Сталина 6-го Сталинского Сибирского добровольческого стрелкового корпуса 22-й армии Калининского фронта, ценой собственной жизни обеспечил успешную атаку своего подразделения.

Деревня Чернушки, находившаяся примерно на том самом месте, где сегодня расположен монумент, войну не пережила. Люди здесь больше никогда не селились. Немногочисленные поля, окруженные болотами, сплошь заросли сорным лесом. В 1948 году, когда тело Матросова, захороненное в 43-м здесь же, на поле боя, эксгумировали для перезахоронения в Великих Луках, его пришлось вывозить на телеге, автомобили бы не прошли. Дорогу проложили только в конце 70-х, после обустройства мемориала. Тогда же местность окончательно разминировали.

Хорошо укрепленные немецкие позиции располагались в полукилометре от места, где сейчас расположен памятник, за Черной речкой. Бой у Чернушек был упорным, в нем принимали участие танки и артиллерия, обе стороны отчаянно сражались и несли большие потери.

— Солдаты перебежали речку по льду, и бой разгорелся на том берегу, где стояли немецкие дзоты, — рассказывает зам. главы администрации Локнянского района Людмила Тимошина.

Берег Черной — низкий, топкий, высот тут нет. Дзот (дерево-земляная огневая точка) издали воспринимается как едва заметный холмик, он отлично замаскирован. Но поскольку его амбразуры находятся практически на уровне земли, даже минимальное препятствие, не то что человеческое тело, блокирует подвижность ствола. Некоторые исследователи утверждают, что ложиться на пулемет бесполезно: скорострельная смертоносная машина в секунды изрубит тело — и ничто не воспрепятствует дальнейшей стрельбе. Да, все так. Но дело в тех самых секундах, которые требуются пулеметчику, чтобы освободить ствол. К тому же лежащее у амбразуры тело сокращает сектор обзора и мешает прицельному огню.

Перейдя на другой, занятый немцами берег, наши бойцы были вынуждены залечь под бешеным огнем. До дзотов осталось метров сто, по сути — один бросок. Две огневые точки удалось уничтожить. Третью, центральную, пыталась дожать артиллерия, но стоявший около дзота танк уничтожил уже два орудийных расчета, выкатывавших пушки на ударную позицию. Тогда дзотом занялись автоматчики — рядовые Матросов и Огурцов. Оставшись в одиночестве, когда его товарища ранило, Матросов подполз к дзоту с фланга, до него было не более 30 метров, и кинул две гранаты. Стрельба прекратилась, бойцы поднялись в атаку, но тут немецкий пулемет внезапно ожил. Вот тогда-то Александр, находившийся ближе всех к огневой точке, рванул к амбразуре и закрыл ее своим телом. В воспоминаниях одного из выживших участников того боя отмечается высокая стартовая скорость бойца — это и неудивительно: Матросов увлекался футболом, играл на позиции нападающего. Нескольких отвоеванных им секунд хватило его товарищам, чтобы преодолеть оставшуюся дистанцию…

Первым о подвиге Александра Матросова командованию сообщил Петр Ильич Волков, старший лейтенант, инструктор политотдела 91 отдельной стрелковой бригады. Он погиб в тот же день — 27 февраля 1943 года, — но успел на листке из школьной тетради написать донесение: «Начальнику политотдела 91-й бригады добровольцев-сибиряков... Нахожусь во втором батальоне. Наступаем... В бою за д.Чернушки комсомолец Матросов, 1924 года рождения, совершил героический поступок — закрыл амбразуру дзота своим телом, чем и обеспечил продвижение наших стрелков вперед. Чернушки взяты. Наступление продолжается. Подробности доложу по возвращении. Агитатор политотдела ст. л-нт Волков».

В 1948 году, при перезахоронении, такую картину боя подтвердили и судмедэксперты.

— Все было очень серьезно, — рассказывает заслуженный учитель России, краевед Борис Ханин. — Понаехали военные, медики, криминалисты. Изучали расположение и характер ранений, протоколировали, и только когда закончили, разрешили начать транспортировку останков.

Тело Александра Матросова сохранилось очень хорошо, он был как живой — тут же болота, кислорода в земле нет. Теплые штаны, валенки, свитер — в чем шел в бой, в том его и похоронили. Везли три дня, в каждом селе местные жители встречали процессию, собирались на митинги…

Шестнадцатилетний уроженец Днепропетровска Александр Матросов был этапирован в уфимскую детскую трудовую колонию №2 под новый, 1941-й год. Доставили его из Куйбышева, где он сбежал из ФЗУ (школа фабрично-заводского ученичества, предшественница послевоенных ПТУ), беспризорничал и был задержан милицией. К слову сказать, бегать ему не впервой, до этого он удирал из детдома в Мелекессе (сейчас Димитровград Ульяновской области). Мальчишка, в шесть лет потерявший родителей, пытался искать лучшей доли, но никак не получалось. В итоге — статья 192-а, часть 2 УК РСФСР 1936 года: два года за неоднократное нарушение паспортного режима. Обычная для тех лет история мальчишки-беспризорника.

— Моя мать работала вольнонаемной в этой колонии и не раз рассказывала о Матросове, — вспоминает ветеран войны уфимец Владимир Варицкий. — У пацанов он пользовался огромным авторитетом: с характером, крепкий, спортивный, а главное, справедливый. Как скажет, так остальные и сделают. Словом, явный неформальный лидер, причем, как сейчас бы сказали, «правильный пацан». В результате, несмотря на трения с руководством, это же самое руководство именно его и поставило официальным вожаком над ребятами.

Так что никаким уголовником, как это пытаются изобразить некоторые «историки», Александр Матросов не был, хотя и имел судимость. Как ни сурово было то время, даже за более тяжкие преступления судимость снимали, если человек доказал, что исправился — это показывает, например, статистика того же «Беломорканала». Справедливость восторжествовала и в отношении Александра Матросова: судимость с него была снята, правда, посмертно.

Клеймо уголовника — не единственное, которое пытались поставить на Матросове либеральные ниспровергатели советской истории. Его еще записали и в штрафники. Дескать, если бросили на дзоты, значит, точно штрафник. Эта версия не выдерживает проверки простейшей арифметикой. В наградном листе рядового Матросова значится, что он прибыл на фронт 25 февраля 1943 года. А погиб через два дня, 27 февраля.

— Как на учениях, так и вне их, он умел быстро находить друзей, — рассказывал уже покойный однополчанин Матросова Александр Воробьев. — Был душой взвода, любил петь, играл на гитаре. Я так считаю: по своей натуре, по характеру Саша мог бы стать очень хорошим командиром. Но судьба сложилась иначе...

Несколько лет назад вышел претендующий на документальность фильм башкирского журналиста Рауфа Насырова. Там утверждалось, что известного всей стране героя на самом деле зовут вовсе не Александр Матросов, а Шакирьян Юнусович Мухамедьянов. По национальности башкир, из семьи уголовников, бывший зэк. А назывался русским именем и фамилией для простоты.

Для подтверждения этой версии автор даже привлек «свидетелей». Правда, говорят они не по-русски, а на каком-то местном наречии башкирского. Перевод, ясное дело, нотариально не заверен. Свидетелем в фильме выступал человек, представленный «ветераном» войны, который «лично знал» Шакирьяна Мухамедьянова. Потом оказалось, что этого «ветерана» зовут Маргазим Каримов. Он 1935 года рождения из деревни Кунакбаево, так что знать Александра Матросова он никак не мог. История с «башкирскими корнями» Александра Матросова сразу же затихла после того, как было предложено провести генетическую экспертизу. Взять образец из могилы Александра Матросова в Великих Луках и сравнить его с ДНК тех самых Мухамедьяновых, которые имеются в наличии. И как отрезало: разговоры о «герое Шакирьяне» прекратились.

Но для чего вообще они затевались? Возможно, автор фильма хотел поднять национальное самосознание, но разве для этого необходимо было красть чужой подвиг, разве мало башкиров геройски воевало в годы войны? У меня например бабушка жила в Уфе, а ее муж – мой дед – геройски погиб в 1943 году на Курской дуге, освобождая Ахтырщину. Поэтому окажись Александр Матросов башкиром, я бы не стал переживать. Но всматриваясь в его фото, я хоть убей не вижу ни одной башкирской черты. Скорее заметны украинские…

Так кто же он был, рядовой Александр Матвеевич Матросов? Такой же, как и многие дети своего времени. Рано осиротевший, хлебнувший лиха, попавший в колонию для несовершеннолетних, но вышедший оттуда сильным, честным и уважаемым человеком. Типичная история типичного советского беспризорника довоенной поры...

Само место, где когда-то находилась колония, в которой воспитывался будущий герой, хранит добрую историческую ауру. В XVI веке здесь был мужской Успенский монастырь. Небольшой, в нем жило до 20-30 иноков, но весьма почитаемый. Его организовали послушники подмосковного Саввино-Сторожевского монастыря, отправившиеся на окраины государства нести христианскую веру языческим народам.

Колония производила матрасы и полуфабрикаты для мебельного производства, но с началом войны ассортимент сменился: стали делать снегоступы, маскировочные сети, а потом и «спецукупорку» — ящики для снарядов, мин и бомб. Между прочим, очень важная для фронта продукция, ее выпуск доверяли не каждому предприятию.

Колония существовала и после войны. Память о своем героическом воспитаннике здесь берегли: в 1968 году на ее территории, в старом монастырском корпусе, открылся музей Александра Матросова. Через три года колонию закрыли, на ее месте была создана Школа милиции, преобразованная впоследствии в Уфимский юридический институт МВД России. Под его крыло и перешел музей, рассказывает доцент кафедры истории и теории государства и права юридического института Салават Хакимов.

Проблемы начались в 90-х, когда в стране старательно уничтожали память обо всем советском. «Еще будучи молодым милиционером, я не раз посещал музей, — говорит директор музея истории Дарис Авхадеев. — Это была большая экспозиция. А когда несколько лет назад меня назначили сюда руководителем, экспонатов я уже не увидел».

О том, что представляла собой та экспозиция, можно судить лишь по единственной уцелевшей фотографии. На ней хорошо видны оригинальные документы, а также каска, саперная лопатка и другие личные вещи героя. Некоторые экспонаты из музея Матросова отыскались в каком-то сыром подвале, почему-то они оказались не нужны. Большинство документов и фотографий безвозвратно погибло, каска, лопатка и немногочисленные личные вещи вообще пропали. Уцелела лишь железная койка, на которой спал колонист Саша, несколько справок, копии писем (но не оригиналы), облупленный бюстик и вывеска бывшего музея. А ведь речь идет о первом советском воине, зачисленным навечно в списки части.

Злоключения не миновали и памятник Матросову в Уфе. Когда-то он стоял в парке имени героя, на центральной улице, на берегу реки. Помнится, я мальчишкой любил гулять в этом парке, приезжая из Москвы в гости к бабушке. Но в 1991 году под нажимом местных националистов на месте памятника появился некий «камень суверенитета» Республики Башкортостан, парк переименовали. И лишь недавно парку вернули имя героя, а памятник обрел постоянную прописку. Пусть и в несколько ином месте, на боковой улочке.

Был в Уфе и кинотеатр имени Александра Матросова, расположенный в красивом старинном здании в центре города. Все произошло внезапно. Кинотеатр, муниципальное учреждение культуры, спешно приватизировали. Новый хозяин первым делом сбил со здания барельеф изображения подвига. Это варварство никто объяснить не может.

А вот на могиле Александра Матросова в Великих Луках на берегу реки Ловати у земечательной скульптуры работы самого Евгения Вучетича – автора памятников «Воину-освободителю» в Трептов-парке в Берлине и «Родина-мать зовет» на Мамаевом кургане в Сталинграде – всегда лежат цветы.