Лихолетие 90-х

Московский методологический кружок (ММК) — философско-методологическая и интеллектуально-практическая школа выдающегося советского методолога и философа Георгия Петровича Щедровицкого, центр разработки системомыследеятельностной методологии и организационно-деятельностных игр.

 

Уже на первых методологических съездах выяснилось, что ММК трансформируется в методологическое движение — лишенное прежних единых организационных форм, но скрепляемое интеллектуальной традицией, общей школой и фигурой Г. П. Щедровицкого. После смерти Г. П. Щедровицкого в 1994 г. попытки со-организации методологического движения вылились в проведение методологических конгрессов (состоялось два конгресса — в 1994 и 1995 гг.). С 1996 г. ежегодно проводятся Чтения памяти Г. П. Щедровицкого.


В 1991—1999 годах издавался журнал «Вопросы методологии», а с 1990 года по сей день выходит методологический альманах «Кентавр».

 

ММК прекратил свое существование, породив широкое методологическое движение. Ученики и последователи Щедровицкого создали cамостоятельные организации, продолжающие традиции интеллектуальной работы Кружка. Участники методологического движения ведут разработки в областях культурологии, теории права, теории социокультурных систем, в методологии образования и науки, методологии общественных изменений, проектируют образовательные системы, работают в финансовом и организационно-управленческом консультировании, в структурах стратегического развития органов государственной власти и местного самоуправления

 

ФИЛОСОФСКИЙ АНДЕРГРАУНД В МАРКСИЗМЕ

В советское время признавалась только одна философия – философия марксизма-ленинизма (хотя ни тот, ни другой философами не были). И все же и тогда был философский андерграунд, скажем Э.Ильенкова. Но мы остановимся на философии Георгия Петровича Щедровицкого.

Имя Г.П.Щедровицкого известно не столько благодаря его собственным работам, сколько деятельности его учеников. В 80–90-е годы в Москве не существовало такой сферы экономической, политической или культурной жизни, в которой не заявила бы себя «команды методологов», бравшиеся за решение любых вопросов. И все эти методологи были выпускниками ни на что не похожей «школы ГП»,  его методологических семинаров – школы, бросавшей вызов всему тому догматическому и пустопорожнему философствованию, каковое царило в те времена на академических университетских кафедрах. Это была единственная продуктивная философия, родившаяся в рамках русского марксизма.

То, что создал ГП, не имело аналогов в мировой интеллектуальной практике. В стране, в которой свободная мысль не имели права на существование, ГП создал целое организационное движение, самим содержанием которого являлись всматривание в процесс своего мышления. Все, кто участвовал в его оргдеятельностных играх, помнят этот интеллектуальный карнавал,  одновременно и сумасшедший, и рационально рассчитанный.

Но социально-психологическая инженерия оргдеятельностных игр – это лишь поверхностная сторона философии ГП. Что касается глубинного, мировоззренческого содержания, то оно с трудом пробивалось наружу в стилистике своего письменного языка…

Многие из ключевых тем его философии были сформулированы еще в пятидесятые годы в Московском логическом кружке – молодой компании будущих лидеров советского философского андеграунда – Александра Зиновьева, Мераба Мамардашвили, Георгия Щедровицкого и Бориса Грушина.

«Всякая мысль содержит момент познания и момент проекта», – подчеркивал Г.П.Щедровицкий. А это значит, что подлинная мысль – это инструмент создания нового знания и основа новой деятельности. Все остальное лишь иллюзия мысли.

«Научник» – иронично означал ГП тех «ученых», которые берут лишь артефакт когда-то совершившегося мышления -зачем мыслить самому, если можно пользоваться результатами чужого мышления, если всегда можно опереться на сумму уже созданных мыслительных очевидностей?

Настоящее мышление по ГП – это ситуация, когда человек вбрасывает себя в мышление актом воли. И когда он становится удобной мишенью для разного рода «хранителей истины в последней инстанции».

Щедровицкий был безразличен к различного рода диссертационным защитам. Открытость  и неостепененность личности были его жизненном кредо. Он считал, что мысль есть деятельность и главный вопрос философии  о том, как возможна мысль, как возможен риск мысли, потому что только в ситуации риска и незащищенности мысль становится подлинной.

В стране, придавленной тяжестью фундаментальных идеологических конструктов, где главный пафос образования состоял в передаче «истинных знаний», вдруг появилось странное слово «мыследеятельность» ( акт  мышления вслух), ниспровергающее  идею знания как высшей ценности и идею науки как хранилища некого незыблемого знания.

И это был несомненный философский подвиг людей, доказавших, что любое знание, и в том числе защищенное тоталитарной идеологией, может быть побеждено силой мысли.

Сохранились многочасовые аудиоархивы с записями выступлений и бесед ГП, и эти записи понемногу издаются. Одна из таких книг издана по материалам лекций 1989 года в рамках «Открытого университета»  при Театре-студии С. Кургиняна  «На досках».

По статье Александра  ЛОБОКА и Андрея РУСАКОВА

ОСНОВНЫЕ ВЗГЛЯДЫ Г.П. ЩЕДРОВИЦКОГО

В реальности и мир мышления, и социальный мир содержат принципиально разнородные процессы: те, которые мы описываем в категории естественного, и те, которые мы должны в категориях  целенаправленного, искусственного. История есть, следовательно, не натуральный, не естественный процесс; она – кентавр-процесс.

При таком подходе важнейшим фактором исторического процесса становится целевое человеческое действие. И как целевое, и как действие,  оно не подчиняется категории естественного. Больше того, действие вообще незаконосообразно и искать законы этого процесса бессмысленно.

* * *

Надо оставить науку там, где она работает. Надо понимать, что, кроме естественного, есть тварный мир. И для него надо задать другую онтологию.

…Философы выдумали в начале XVII века, что есть природа и что она существует. Мы благодарим за это Фрэнсиса Бэкона и его сотоварищей. Они в очень сложной борьбе против идеи тварного мира (и исключительности существования тварного мира) утвердили еще мир природы. Итак, это онтология, созданная философской работой и утверждающая, что есть природа, которая сама по себе существует. И в рамках этого философского фундаментального допущения мы живем более трехсот лет.

Онтология естественно-научного подхода разработана за последние 300 лет, и мы из нее выжали почти все, что можно было выжать. Она исчерпана. Теперь надо обсуждать вопрос о направлении и перспективах нашего дальнейшего развития. И я говорю: надо переходить к строительству другой, дополнительной онтологии – искусственно-технической – и дальше делать шаг к пониманию того, что все исторические процессы, с одной стороны, и все исторические творения – с другой суть искусственно-естественные образования. И это следующий шаг, который определяет перспективу на ближайшие 200, 300 или 400 лет…

* * *

…Мышление – особая субстанция, существующая в социокультурном пространстве. По сути дела, не человек мыслит, а мышление мыслит через человека. Человек есть случайный носитель мышления. Мышление паразитирует на людях и двигает людьми. Мышление овладевает людьми.

Я рассматриваю деятельность и мышление как субстанцию, живущую по своим законам. С моей точки зрения, человек владеет только отдельным действием, но не деятельностью. Деятельность есть то, что захватывает его, то, чему он принадлежит и по законам чего живет.

                                                                     * * *

…Для меня истина и четкое  понимание того, что происходит, много важнее слов: тоталитаризм, тоталитаризм... Вы никуда не уйдете от развития организационных структур и того, что вы называете тоталитаризмом. И выход состоит только в том, что человек победит в этом соревновании с организационными структурами. Единственный способ выскочить из западни – это сделать индивида более сильным, чем эти структуры. Должна наступить эпоха соревнования структур и индивида. И я стою на стороне индивида, поскольку я считаю, что он обманет эти структуры и победит.

Еще некоторые размышления Г.П. ("Кентавр" N34)

 

Громыко  Юрий Вячеславович  

 

10.06.2010

Интервью с Юрием Громыко, директором Института опережающих исследований имени Е. Л. Шифферса. Интервью записано в апреле 2010 года. Беседовал Владимир Веретенников.



Вопрос: Вас как человека, занимающегося проблематикой постсоветского пространства, хочется спросить: что мешает интеграционному процессу? Почему на протяжении уже почти двадцати лет наблюдается этот антагонизм между бывшими братскими республиками?



Юрий Громыко: Проблема здесь заключается в отсутствии прорывной стратегической линии самой России. Линии, которая была бы направлена на складывание нового миропорядка и на формирование нового промышленного технологического уклада. На мой взгляд, экономический кризис — отнюдь не идущий на спад, а, напротив, только усиливающийся — показал, что российскую власть вполне устраивает нынешнее полупериферийное, говоря языком Иммануила Валлерстайна, положение страны. То есть наше руководство вполне удовлетворено той не очень завидной ролью, которая отведена России в сложившемся миропорядке. И пока не видно, чтобы оно собиралось что-то в этом менять — даже невзирая на прогрессирующую слабость США, наблюдаемую в нынешний момент. Все, кто заинтересован в по-настоящему сильной России, должны учитывать этот прискорбный факт. Налицо проблема востребованности субъекта, который начал бы предъявлять программы и планы, реализация которых возможна только в случае интеграции. А пока таких программ нет. России, в сущности, нечего предложить другим бывшим республикам СССР.



Вопрос: То есть речь должна идти о создании нового цивилизационного проекта, предлагаемого Россией?



Юрий Громыко: Да, нам нужен новый цивилизационный проект. Но это совершенно не означает, что Россия должна выступать в роли субъекта, претендующего на какие-либо властные полномочия. Речь идет о проекте, который можно обозначить как «первый среди равных».



Вопрос: Но разве современная российская элита способна предложить подобный проект? Создается впечатление, что она действительно не очень-то заинтересована в развитии…



Юрий Громыко: К сожалению, это так. Фактически, элита не собирается решать данные задачи. Тут можно вспомнить комментарий Глеба Олеговича Павловского по поводу недавнего соглашения о продлении срока пребывания Черноморского флота в Севастополе. Павловский, как известно, довольно четко выражает позицию людей, либо уже находящихся в структуре власти, либо стремящихся туда. И вот он, причем как-то нарочито задиристо-дурашливо, выразил мысль о том, что, дескать, Дмитрий Анатольевич Медведев разгромил оранжевую оппозицию, благодаря чему возник этот договор с Украиной. Налицо яркий пример того, как события, происходящие, в значительной степени, в силу объективных обстоятельств, оформляются в качестве заслуги власти, «эффективного результата». Это все равно, что прийти на хороший симфонический концерт и за пару секунд до всеобщих аплодисментов выскочить к сцене и громко захлопать: «Видите, все захлопали только потому, что я первым это сделал!» У сегодняшней «элиты» заготовлено предостаточно подобных дурашливых трюков, не связанных ни с волевым действием, ни с какой-либо ответственностью.



Вопрос: Но, быть может, нынешний экономический кризис сыграет здесь благотворную роль и поможет сдвинуть дело с мертвой точки?



Юрий Громыко: Кризис, по моему мнению, приведет к серьезнейшим «разломам» сегодняшнего мироустройства. Ключевой вопрос тут будет связан с тем, как именно будет происходить сдача США завоеванных ими позиций. На сей счет существуют различные планы, в том числе и тот, который поддерживают Киссинджер и Бжезинский. В противоположность позиции Джорджа Буша-младшего они отстаивают мысль, что Штаты должны все больше использовать «мягкую силу», занимая позицию «брокера» и «маклера» во всемирном коммуникативном пространстве. Но тут встает вопрос: окажется ли Российская Федерация способна выставить свой альтернативный проект, лежащий в совсем другой плоскости? Этот проект должен быть основан на переосвоении огромных евразийских пространств с использованием совершенно иного, нежели прежде, типа инфраструктуры. Это вопрос о евразийском транспортном коридоре, о новых функциях и роли науки и образования. Для воплощения данных целевых установок необходим мощный лидерский «вброс» и упорная последующая борьба. Если Россия не сумеет этого сделать, значит она не сможет обратить события мирового кризиса себе на пользу. Зато наверняка это сумеют совершить другие мировые игроки — те же Китай, Индия, Бразилия и так далее.



Вопрос: Как вы расцениваете экономическое положение, в котором находятся нынче бывшие республики СССР, оказавшиеся независимыми государствами по отношению к Российской Федерации?



Юрий Громыко: С моей точки зрения, сейчас большинство этих республик являются фактически недееспособными — что и было доказано финансовым кризисом. Изначально ведь кризис ударил по финансово-банковским структурам и страховым компаниям, а потом превратился в кризис целых государств. Причем, это относится не только к постсоветскому пространству. То, что сейчас происходит с Грецией, является наиболее показательным примером в этом плане. И недавние слова Ангелы Меркель о том, что, дескать, Грецию слишком рано допустили в пространство евро, являются, по сути, знаковыми. Или выпад молдавских властей, что они, мол, вообще не хотят идти в «зону евро»… То есть, заново обострился вопрос о консолидирующей роли евровалюты в ЕС. Я знаком с очень интересным немецким экономистом, Вильгельмом Ханкелем, который написал книжку под названием «Ложь евро». Там он утверждает, что введение евро было очень опасной затеей для Германии — потому что через евро, по его мнению, романоязычные страны разрушают идентичность немцев, «съедают» их инновационные капиталы. Это я к тому, что деструктивные процессы, разворачивающиеся в самом центре европейской архитектоники, крайне маргинализируют недавно присоединившиеся к ЕС страны Восточной Европы — в первую очередь Прибалтику.



Вопрос: Между тем, те же прибалтийские республики называют одной из важнейших своих задач введение евро: Эстония в 2011-м, Латвия в 2014-м и Литва в 2012 году. Надо полагать, присоединение к еврозоне лишь усугубит и без того критическое положение государств прибалтийского региона…



Юрий Громыко: Ну, я не считаю Латвию, Эстонию и Литву какими-то «кончеными странами» — им просто нужен новый, прорывной проект. И если бы Российская Федерация могла предложить им такой проект, прибалтам пришлось бы решать: либо они хотят себя позиционировать как часть единого евразийского пространства, либо в качестве посредников между Россией и странами Запада. И тут я снова вынужден указать на огромные минусы и вопиющие недочеты российской внешней политики. В идеале надо бы вести дело таким образом, чтобы можно было предложить той же Прибалтике какие-то реальные альтернативные возможности, разного рода преимущества, способные заставить эти республики задуматься о смене своего чисто западного вектора. Например, есть идея, чтобы Россия предоставила различные бесплатные опции для обучения прибалтийской молодежи в своих учебных заведениях — на двух, а то и на трех языках.



Вопрос: А что это дало бы самой России?



Юрий Громыко: Это принесло бы России очень большую выгоду. Конечно, какая-то часть прибалтов-выпускников российских ВУЗов, «проварившись» в нашем «котле», осталась бы в Российской Федерации, но многие вернулись бы работать на родину, причем совсем не в качестве какой-то «пятой колонны». Просто у людей появился бы более широкий кругозор, расширился взгляд на многие вещи и они были бы уже нацелены на сотрудничество между нашими государствами, а не конфронтацию. То есть, это помогло бы настроиться на реальное экономическое взаимодействие, а не на причинение вреда и какие-то мелкие пакости. Тут, кстати, стоит обратить внимание на самую сердцевину проблем, связанных с модернизацией. Наша формула модернизации российской промышленности связана с необходимостью интеграционных и синергийных процессов в российской же фундаментальной науке. Ведь уже сейчас имеется много прорывных технологий, намного опережающих западные — в области энергетики, новых материалов и так далее. Однако воспользоваться ими мешает абсолютная обветшалость институциональных структур современного производства. Поэтому Россия просто обречена на взаимодействие и совместную работу по модернизации с немецкими, итальянскими и швейцарскими фирмами. Ну а молодежь из бывших западных советских республик, намного лучше знакомая и с европейскими реалиями, могла бы сыграть важную роль во всем этом — в качестве бизнесменов, посредников, исследователей и так далее. Что оказалось бы намного более действенным интеграционным проектом, нежели, к примеру, тот вялый проект «Русского мира», что предлагается господином Г. Карасиным из МИДа.



Вопрос: Что же должно являться сутью этого действенного интеграционного проекта?



Юрий Громыко: Речь идет, помимо чисто технической модернизации, о развитии возможностей человека, его сознания, его ценностей, его духовных потребностей — на основе самых современных, новейших технологий. Все необходимые для этого гуманитарные и образовательные технологии уже имеются. Необходимо лишь создание перспективных институтов, позволяющих эффективно использовать данные технологии.



Вопрос: То есть, вы говорите о создании неких «люденов», вроде тех, что были описаны Стругацкими?



Юрий Громыко: Ну, футурология Стругацких как раз не устраивает меня именно своей «футурологичностью». Потому что в стремлении сделать человека реальным (то есть, не в понимании Ницше) сверхчеловеком необходимо двигаться не только вперед, но и в сторону, и вспять. Скажем, многое можно обрести в целом ряде религиозных техник, например в патристике — той ее части, что связана с исихазмом. Просто мы пережили долгий период господства гипертрофированной, обесчеловечивающей техники, которая повсюду продается в виде различных гаджетов. Должен произойти возврат человека к человеку.



Вопрос: Ну а если говорить о более приземленных вещах — что именно может лечь в основу интеграции?



Юрий Громыко: Тут никак нельзя не указать на фактор значительной общей идентичности народов Российской Федерации и бывших советских республик. В первую очередь этот фактор связан, безусловно, с ролью русского языка. Есть такой гений филологической мысли, специалист мирового уровня Владимир Николаевич Топоров, который посвятил немалое количество работ прибалтийско-славянским соответствиям. Можно вспомнить также Юрия Михайловича Лотмана и всю тартуско-московскую семиотическую школу, исследователи которой долгие годы занимались поиском тех общих символов, которые объединяют наши народы. Деятельное освоение всего этого общего «багажа», несомненно, очень способствовало бы нашему сближению. Естественно, все должно происходить на компромиссных условиях общей пользы.



Вопрос: А есть вещи, где компромисс исключается изначально?



Юрий Громыко: Да, это проблема Великой Отечественной войны. Здесь нельзя идти на компромисс ни под каким соусом. Нельзя ставить на одну доску гитлеризм и роль Сталина, как бы мы не относились к личности последнего. Тут проходит жесточайшая линия борьбы и надо отдать-таки должное Владимиру Владимировичу Путину, который неоднократно выражал свое неприятие к приравниванию обеих воевавших сторон друг к другу. Для нас отстаивание нашего права на Победу — это вопрос отвоевания нашей субъектности. Вообще же, процесс формирования по-настоящему независимого и сильного государства неразрывно связан с проблемой субъектности, амбиций, притязаний и возможностей.



Вопрос: В большинстве постсоветских республик сильны антирусские настроения, насаждаемые в течение последних двадцати лет. Не помешают ли они интеграционному проекту?



Юрий Громыко: Есть только один способ справиться с пещерным национализмом — имея и предлагая проекты и возможности большие, чем то, что могут предложить националисты. И, кстати, те же прибалты весьма чутко реагируют на появление таких возможностей. Люди ведь всегда обостренно ощущают разницу между бедностью и богатством, а идеология оголтелого шовинизма уже довела их государства до незавидного положения. Причем, повторяю, позиция России должна сочетать предоставление гуманитарной помощи с жестким отстаиванием своей идеологической линии. Кстати, уверен, если бы эта линия всегда жестко отстаивалась, то Россия пользовалась бы в мире большим, нежели сейчас, уважением. Попытки найти какой-то вялый, мягкий компромисс — например, в таких областях, как русское образование в постсоветских республиках, использование русского языка, русской литературы, русского театра — они крайне вредны и приводят к тому, что Россия начинает пользоваться все меньшим уважением. Ведь кто станет тебя уважать, если сам ты себя не уважаешь?



Вопрос: Вернемся к внешней политике России сегодняшнего дня. Считается, что она колеблется между тремя идеологическими установками: линией капитуляции перед Западом, продвигаемой Андреем Илларионовым, «либеральной империей», предлагаемой Анатолием Чубайсом и политикой силового контроля, пропагандируемой Александром Дугиным. Каково ваше отношение ко всем трем этим проектам?



Юрий Громыко: С моей точки зрения, названное вами и проектами-то назвать нельзя. Это некие идеологическо-надстроечные варианты некоторых интеллектуальных групп, не имеющие отношения к реальным процессам. Они как экзотические тропические животные, которых можно рассматривать в зоопарке. Но если их выпустить на волю нашей зимою, они бы просто погибли. Все эти благопожелательные выдумки Илларионова и Чубайса фактически умерли с началом экономического кризиса. Вообще, предвижу время, когда либералы окончательно превратятся в эдаких экзотических животных. Они будут где-нибудь втайне собираться, подобно масонам, и друг другу клясться в либеральных ценностях. «Либеральная империя» — это же как «морская свинка», не имеющая отношения ни к свиньям, ни к морю. То же самое — построения господина Дугина, за которыми нет ни экономической, ни исторической, ни социокультурной фактуры. Все эти построения можно всерьез рассматривать только в контексте консциентальных войн или, говоря проще, намеренного засорения мозгов. Вбрасывается некий симулякр, от всего оторванный, но в пространстве интернета он получает какое-то существование. Вот как существуют в интернет-форумах сообщества сексуальных извращенцев, так и существуют там же группы сторонников либеральных идей… Тут может быть только один вариант — абстрагироваться от всех этих идеологических симулякров, «выключить» их из своего сознания.



Вопрос: А что же именно следует удерживать в сознании?



Юрий Громыко: Ну, например, стоит размышлять о том, что ждет Россию, когда подойдут к концу ее запасы углеводородов. Это серьезный вопрос, не имеющий отношения ни к Илларионову, ни к проекту «либеральной империи». Или другой вопрос: каким будет новый техно-промышленный уклад? Какие продукты будут главными в недалеком будущем, кто станет основным конкурентом на их рынке?



Вопрос: Кстати, есть мнение, что сегодняшние ритуальные заклинания российской власти насчет «модернизации» очень уж походят на заявления о «перестройке, ускорении, гласности», звучавшие из каждого утюга 20-25 годами раньше…


Юрий Громыко: Да, это тезис Кургиняна, который мне очень близок. Фактически, нам грозит очень опасное «соскальзывание»… Единственно важную для нас идею технологической модернизации пытаются подменить идеей модернизации политической. Вещь абсолютно бессмысленная, нереалистичная и ничего кроме развала государства не сулящая. Хотя, речь идет даже и не о распаде государства на несколько кусков (хотя тот же Дагестан в этом плане весьма опасен), а просто о дальнейшей стагнации страны с падающим качеством жизни населения, вымирающего, разъезжающегося, спивающегося… Насколько это понимает Дмитрий Анатольевич — не берусь судить… Для того, чтобы заниматься технологической модернизацией необходима фундаментальная наука. Соответственно, ее и необходимо развивать. Однако наша наука сейчас занимается тем, что подбирает и обрабатывает «объедки», перепадающие из других научных центров. То есть о какой-то нашей научной субъектности, состоятельности говорить пока не приходится. Взять, скажем, досужие рассуждения о создании отечественной «Кремниевой долины», которые, как я подозреваю, ведут просто к образованию еще одной ощутимой дыры в бюджете — безо всякой пользы для государства. Идея этой «долины» существует как бы в воздухе, безо всякого учета опыта как советских наукоградов, так и американских и японских технополисов. То есть, создается эдакий «внутренний офшор», куда затолкают олигархов, а потом, как водится, скажут: «Ну что взять с олигархов, они же никогда ничего не могли и не умели. Посмотрите, до чего Дерипаска Пикалево довел…»


Вопрос: Почему же у российской элиты не взыграет чувство самосохранения? Разве дальнейшая стагнация и гибель страны не грозит ее собственному существованию?


Юрий Громыко: Тут речь даже и не идет о самосохранении. Это то, что Салтыков-Щедрин называл метким словцом «концерт». Всякая серьезная деятельность подменяется «концертом». По-моему, делу тут можно помочь только за счет выдвижения, например через то же инернет-пространство, по-настоящему концептуальных, реально действующих альтернативных проектов.


Вопрос: Возвращаясь к проблемам интеграции постсоветских республик, нельзя не вспомнить, что некоторые из них, оказавшись в отчаянном экономическом положении и не дождавшись внятного проекта со стороны России, обратились за помощью к Международному валютному фонду. Как вы оцениваете роль этой организации?


Юрий Громыко: Я роль МВФ расцениваю исключительно как роль технической организации. Если государство мощное, то ему ничем не грозит возможность внешних заимствований. Если же страна слабая, то это для нее заканчивается кабальными отношениями, кабальными сделками. А ведь тут еще проблема взаимоотношений с МВФ накладывается на нерешенный вопрос о том, что ожидает в недалеком будущем Европейский Союз и американский доллар. Само существование ЕС я расцениваю очень позитивно. Благодаря ЕС ушло в прошлое время кровавых войн между Францией и Германией, являвшееся результатом постоянного стравливания между собой этих стран со стороны Великобритании. Но сейчас в отношении Европейского Союза совершенно не исключена возможность негативного сценария — что показывают примеры Греции и Португалии. Хотя в ЕС есть и здоровые силы, которые борются за преобразование Маастрихтских соглашений и создание такого Евросоюза, который смог бы реально обеспечить социальное и технологическое развитие входящих в него стран. Опять же, дальнейшая судьба ЕС тесно связана с судьбой доллара…


Вопрос: Каким вы видите идеальный экономико-социальный уклад будущего? Иными словами, в каком направлении следовало бы развиваться?


Юрий Громыко: Это исключительно интересный вопрос. Совершенно понятно, что тот социализм, который мы знали и который сохраняется у Чавеса, в Белоруссии и на Кубе — это всего лишь начальная точка будущего развития. Нужно опираться на опыт социалистических систем, но с учетом целого ряда капиталистических форм, таких как собственность на трансферт технологий и знаний. Исключительно важен вопрос наладки государственного модернизационного планирования — но только не по типу советского Госплана. С другой стороны, это вопрос экономической эффективности, бывший «больным местом» СССР. Я абсолютно согласен здесь с Александром Александровичем Зиновьевым, заметившим, что насколько социализм характеризовался абсолютной социальной эффективностью, настолько же ему были свойственны абсолютные изъяны в экономической эффективности. Так или иначе, вопрос взаимоувязки этих двух факторов нужно решать. Впрочем, понятно одно — что перспективным строем станет отнюдь не финансовый капитализм, агонию которого мы сейчас наблюдаем. Развитие и модернизация возможны только на основе других социальных систем.


Вопрос: Вообще, насколько оптимистично или пессимистично вы смотрите на будущее человечества?


Юрий Громыко: Я оптимист, безусловно. Человечество найдет способ справиться с тем ворохом проблем, что свалились на его плечи. Апокалипсиса не произойдет — это абсурдный сценарий, выработанный как раз финансовой олигархией, чтобы ввергать страны и народы в пессимизм. Но для пессимизма нет никаких оснований. Более того, уже текущий год принес некоторые обнадеживающие вещи. Например, развалилась химера «глобального потепления», которой так усердно пугали население планеты. Кризис, сметающий отжившее, старое, открывает возможности новых путей в освоении нашей планеты.


Вопрос: А как насчет идеи освоения космических пространств, которой бредят многие футурологи? Насколько это будет реально?


Юрий Громыко: Я очень хорошо отношусь к идее космической экспансии человечества, а в своих работах мы стараемся продвигать идеи космизма. Космический императив — единственная возможность преодоления голода и отрицания мальтузианского бреда. Ведь 20-30 миллиардов населения это еще не предел для человечества. Нам надо заселять Марс и Луну, восстанавливать там атмосферу, создавать приемлемые для обитания условия. Какая задача для ученого может быть важнее? Ведь идеал деятельности настоящего ученого — это переоткрытие замысла Творца. Впрочем, если говорить о движении вширь, то очень важной задачей является и перезаселение России, в том числе Восточной Сибири и Дальнего Востока. Но для того, чтобы все это осуществить, опять же необходим рывок в новых технологиях и переоткрытие ценности человека. Человек должен прийти к мысли, что достижения науки необходимо использовать не для пожирания и закабаления себе подобных, а для создания гуманистического общества.


Вопрос: То есть, главный принцип неолиберализма, гласящий, что всего на всех никогда не хватит, должен быть отвергнут?


Юрий Громыко: Он абсолютно абсурден и потому должен быть уничтожен по всем основаниям — экономическим, технологическим и идеологическим. Неолиберальный проект, абсолютно абсурдный, людоедский и пещерный, построенный для господства финансового капитала, должен быть разрушен!

 

 

 

 

P.S.

В 1968 году происходит интеллектуальная студенческая революция в Париже -  созданиe нового интеллектуально-философского движения постмодернизма.  Одновременно с этим в 1968 году «Пражская весна» подавлена войсками СССР согласно «брежневской доктрине» ограниченного суверенитета.
B 1968 в СССР сложилось мощное интеллектуальное движение (философы-ученые Щедровицкий, Мамардашвили, Зиновьев, Грушин и творческая интеллигенция), способное осуществить интеллектуальную революцию, которая могла бы стать основой социально-политических изменений в СССР. Стартовавшие одновременно с французскими постструктуралистами (Лакан, Фуко, Делез) в 1955 году, советские интеллектуалы 1968 г. подвергаются гонениям. С 1968 года начинается  медленное разрушение СССР,  причины разрушения следует искать именно в 1968 году, когда происходит отказ от интеллектуального обновления СССР — от коррекции марксистской доктрины, от необходимых социальных, экономических и политических преобразований.
 

 

С середины 2000-х развитие теории систмо-мысле-деятельности (СМД-методологии) приносится в жертву коммерциализации и социализации, а российская философия влачит жалкое существование под гнетом постмодернистской архаики. Все попытки теоретического развития внутри системомыследеятельностной традиции остаются в рамках архаичных представлений о «системе», «методе» и «деятельности», в то время как теоретически перспективное направление конструктивизма перешло к более мощным представлениям о «модели», «нормировании» и «виртуальности». Представление «системного проектирования» СМДМ заменено в конструктивизме более теоретически мощным «сетевым моделированием». СМД-методология не смогла также выйти на уровень инновационных социальных предложений, которые были бы столь же привлекательны для России, как имперская идея. Имперская идея, подкрепленная зомбированием через телевидение, оказалась в России более влиятельной