Лихолетие 90-х

Светало. Пора, наверное в метро и на занятия в Академию Госслужбы. Послушала радио. Ничего особенного не передают. Без 10 минут семь часов. У соседнего костра целый мешочек куриных ножек достали, зовут чай пить. Позавтракать - да кто же откажется? Все голодные. Расположились у костра. Какой-то болван ракетой стрельнул у Горбатого моста. Нашел время забавы! Еще, еще. "Вы что, ополоумели! Куру жрут! Стреляют же. Всерьез! Я - пас" - прокричал сосед и в дырку скверика Павлика Морозова. За ним женщина с дошкольником - вчера воскресенье было, после прорыва люди пришли и детишек прихватили или остались ночь коротать целыми семьями (Говорят, те, кто в эту дырку влез, были в упор расстреляны)...Память 

 

Прошили палатку эсперантистов.  Кто - то попытался перебежать дорожку к спасительным подъездам - их скосило. Баркашевцы и другие отряды объявили построение у подъезда на Рочдельской. По всему видно, здание парламента обстреливали по периметру шквальным огнем. Я спряталась за мраморный выступ двери Избирательной Комиссии. Думала, эти сволочи предупредительную стрельбу открыли. Но тут и я увидела кровь. Сомнений не было - расстрел. И я скрылась в глубине двери. Далее был ад.

Пули свистели, их шквал не прекращался. Впервые вошла в темную комнату Избирательной комиссии. Люди вповалку лежали на полу. Они здесь спали ночью. Мне тоже приказали лечь и никуда пока не уходить. У стенки горела лампадка и высокий батюшка в белом молился и читал какой-то стих из Евангелия. В помещении гардеробной сновали баркашевцы. Они выносили раненых или убитых - не понять, живы ли были люди, истекающие кровью. Пригласили первую партию гражданских пройти в эту гардеробную. В основном женщины. Головная часть колонны быстро-быстро пробежала мимо простреливаемого окна в дверь внутри помещения на Рочдельской 2. Я не успела - окно так простреливалось, что командующий нами не стал рисковать и попросил еще побыть в темной комнате. Пригласили вновь минут через 20. Я не узнала помещение. Так оно было изуродовано за это короткое время. Окно уже не существовало - стекло на полу, кровь. Много крови. Стреляли на поражение. Раненых продолжали проносить. Приказ:

- "На пол и ползти". Бабы полупригнулись.

- "Вам что,  жить надоело? Сказано лечь.  И  ползти. Втемяшат в задницу - узнаете тогда,  аккуратисты этакие!".

- "Как лечь, стекло же!".

- "Лечь и по-пластунски. Bперед!" - командовал ведущий. Я шлепнулась на пузо и ящерицей поползла. Окно начинается практически от земли, стекло режет руки. Дистанция пройдена, но встать не могу. Помогают подняться. Потом, уже дома, попробовала трюк повторить - не получается. Оказывается, я в принципе ползать не умею. Мышцы рук болели потом всю неделю...

Спустили в спортивный зал. Ранее здесь был штаб отрядов обороны Дома, тех, что функционировал по периметру. Народу- целый зал. Принесли противогазы. Выдали всем. "Одеяла для раненых сдавайте, и в обморок не падать". Пронесли человек 10 раненых. Мы расположились поспать и пробыли здесь около часа. Опять команда строиться цепочкой по одному. Говорят, что пойдем подземными коридорами в Белый Дом. Я - в начале колонны. Приказ руки на плече друг другу, ибо там темно, а фонарей нет. Просят не разрываться по пути. Долго стояли у тяжелой металлической двери, ее не могли открыть. Долго и в неровном темпе, перебежками передвигались по подземным коридорам, то вниз, то вверх. Постоянно спотыкались о ступеньки, пороги. Полусвет. Остановились. Я попробовала оценить число людей - конца колонны не видно. Опять перебежка. Пошли наверх этажа два. Длинный коридор. Остановились у какой-то двери. Bcтали капитально. Мужчина попробовал закурить. Женщине, по всей видимости астматичке, стало трудно дышать. Затянулся юнец в модной шапочке. Я одернула обоих. Рядом медик, она пришла к раненым. Другая женщина приехала из Калуги в первые дни противостояния и откликнулась на призыв нарезать бутерброды. Она в основном работала на шестом этаже. Kто был около меня… Две девушки, одна в камуфляжке и каске, круглолицая и плотная, с приятным добрым лицом, другая высокая, в черной кожаной куртке и прямыми длинными волосами, тоже симпатичная, больше на хиппи похожая. Подполковник в отставке и форме. Пацан опять потянулся за сигаретой, я опять его одернула. Вдруг он заплакал.

- "Что с тобой, милый?" - спросила та, что бутерброды нарезала.

- "Не могу, у меня вчера друга в Останкино на глазах убили".

- "Ладно, покури".

- "Есть спелеологи?".

Тишина. Возня у двери. Над головой какой-то шум. Наверху что-то, по-видимому, происходило. Дверь наконец-то открывают:

- "Быстрей, по десяткам, и не задерживаться". Десятка ушла.

- "Вы что, нас эвакуировать собираетесь?".

- "Конечно, мы не в праве вами рисковать", - сказал человек, по всей видимости депутат или к ним приближенный.

- "Не пойду!" - сказала девчушка в коммуфляжке.

- "Я остаюсь здесь".

- "И я!" - подхватила другая. Они, я, "буфетная" и еще человек 10, расслышавших разговор, перешли в изголовье коридора за угол. Спустили вторую десятку, сказали им, что выйдут в каком-то близлежащем дворе и что там может тоже простреливаться, так что быть бдительными. Мимо кто-то пробежал с группой охранников. Толпа зашумела:

- "Руцкой?".

- "Нет, не Руцкой".

Третья тройка погрузилась в подвал. Наверху шум не стихает.

Вдруг хлопок, треск и прямо передо мной человек пять солдат с автоматами, направленными в меня и девиц. Толпа сзади:

- "Не стреляйте, здесь женщины и гражданские лица".

Нас освещают, приказывают руки вверх и стоять. Кто шевельнется, прошьют без разговоров. Люди молчат, ни паники, ни испуга. Один солдат другому:

- "Вот так сюрприз! Что с этими делать тo будем? Куда их выложим?".

- "Там наверху все забито. Отведем туда, пусть решают". Десантников человек  5-7. Нас  выстраивают  и опять ведут.

Теперь  ведут  как пленных. Сказали, что если что, стрелять будут без разбора. Трубы пробиты, сверху льется вода. Бежим под "дождем". Подоспел командир, в ужасе:

- "Там  места  нет, весь  пол людьми выложен".

Солдаты были агрессивны и грубы, если измерять нормами обычной жизни. Но здесь уже не было обычной жизни, здесь была война.


Из подвала выводят по одному. Я оказалась третьей. Шмонают, в полевую сумку лезут, но натыкаются на тапочки - в Академии очень чисто, в сапогах я туда просто не пойду, вот и приходится даже "на фронте" о второй обуви думать. Но эти тапочки и спасают - у всех отнимают документы, у меня нет - даже в голову не приходит солдатам, что я при паспорте. К тому же все женщины без документов.

За мной стоит  подполковник, он тоже защитник.

- "Вот так трофей!" - восклицает один из солдат - "и подполковник тут же! А нам сказали - одни гестаповцы... Как тебя-то занесло?".

Я брякнулась тут же - все простреливалось, а окна низко. С одной стороны человек 20 баркашат, лежат вплотную. Подполковник хряпнулся рядом. Других стали заставлять пройти вглубь помещения. Оглядываюсь. Ну и место нашла,  самое скверное: от головы - окна, справа - лестница, оттуда прострелка - эти снизу палят, наши - сверху. Где же мы? Похоже на подъезд: гардероб, бывший книжный киоск, на нем бинты, пузырьки с медикаментами, повязки. Стекло из окон сыплется, какой-то кусок брякнулся рядом размером с кедровое зернышко. Металлический, расплющенный. Подполковник потрогал его - горяче. Шквальный огонь в окна - головы не поднять. Но прикидываю увиденное - похоже на 20 подъезд. Здесь должен был быть где-то лазарет для раненых у мэрии и Останкино. Приметы совпадают. Я бывала ранее в этом подъезде. Десантники попали сюда впервые, хотя их "коллеги", человек 10, уже освоились. Эти, во всяком случае, знали, где лифт, где туалет. Но желающих справить нужду не пускали. Солдаты, молодые парни, тыкали в баркашевцев пальцами и посмеивались:

- "Ишь невидаль. И свастика- то какая".

Веселиться им долго не пришлось, такой шквал по окнам пошел, что и они "залегли". Трое остались в простенке между окон. Один редкими очередями постреливал вверх в межклеточное пространство, ему так же редко отвечали сверху наши, охраняющие лестницу. Они не позволяли подниматься вверх.

И тут пули, и там пули. Подполковник попросил у солдат сменить место. Теперь я оказалась первой от лестницы. Самое неудобное место, самое рисковое. Но не дело следовать примеру подполковника, да и не известно, кому на роду написано погибнуть. С дисциплиной тут строго. Кто голову поднимет, окрик:

- "Пулю схлопотать хотите? Вам что, этого надо?".

Солдат заботливо "прикрыл" меня столом и стулом. Заслон слабоват, но все же. Поспать что ли. Под танк обещала за этот парламент пойти, теперь в цоколе валяюсь, но слово свое сдержала. И совсем не страшно умирать. Какое - то теплое чувство выполненного долга и полное спокойствие. И эти "коммуняги", да и баркашевцы сейчас вроде как братья стали, хотя по жизни я бы никогда с ними не пересеклась. Здесь, сейчас, под пулями, шло крещение огнем. А батюшка молился. Он даже встал, но солдаты скомандовали лежать. Не грубо, а как-то просто. Отсутствие злобы полное было среди солдат. Ни баркаши, ни солдаты не взрываются.

Какая-то женщина  вякнула:

- "В  туалет хочу, мочи нет".

- "Какой туалет, башку прострелят, будет туалет. И как вас сюда занесло?".

- "Это как вас сюда занесло народ стрелять!".

- "Мы под присягой, мы закону служим".

Я вступаю в разговор:

- "Мальчики, так и мы закону служим. Попрана Конституция, основная норма жизни, Ельцин путч совершил, переворот. Мы преданы своему правительству, которое избирали".

- "А зачем ваши нашего убили?".

- "Не верьте этому. Наших-то как косили в Останкино. Провокации специально были, чтобы вы на нас пошли. Да и сейчас вы сами видите, и вы, и мы под пулями здесь, и вас, и нас убить могут. Все окно в сито превратили, вместе под расстрел отправили и нас, и вас."

Подполковник включается:

- "Присяга должна быть подчинена Конституции. А они конституцию попрали и вас на нас натравливают".

Один солдат (яйцеголовый):

- "Господи, почему же я не дезертировал?".

Солдат, оказалось, из срочной службы. Другие - тоже. Мы своим явлением сковали их по рукам и ногам. Да и особого рвения у них, похоже, нет. Беседа приняла массовый характер. И баркаши небезучастны, особенно по теме стравливания, но солдаты вряд ли воспринимают эту проблему в баркашевском варианте. Кто-то из защитников  совсем осмелел и заскандировал:

- "Банду Ельцина - под суд!".

Этот призыв подхватили все.  Похоже, снаружи услышали - в окна новая лавина усиленного огня.

- "Тихо, самоубийцы. Видите, что наделали? Из-за вас все. Не на митинге же".

Зато в межклеточном пространстве перестали стрелять. Тоже услышали. Hаверно наши.

Около 12-ти Дом затрясло. Палили из пушек по окнам. По цепочкам солдатам передали, что нужна кровь такой-то группы. Вызвался доброволец - оказывается здесь раненые были, и были врачи. Здесь были люди до нас, и до баркашат. Журналист из "Радио 7", уволенный сразу же после событий с места работы за поддержку Белого Дома, забежал сюда с первыми залпами и даже успел позвонить. Здесь действительно был лазарет. Один все же в передышке к туалет сходил и вернулся растерянный и бледный. Что он там видел? Что-то видел! Подполковник ведет себя молодцом:

- "Вы бы баб-то в подвал спустили. У них же дети у всех". До солдат дошло, они зашептались и доложили командиру. Тот стал куда-то давать информацию. Через некоторое время нас, кроме баркашат и священника, спустили в подвал. Были мы там недолго. Пришел их командир:

- "Сейчас вас выводить будем. Раненых тоже понесем, не пугайтесь".

Идем коридорами Белого Дома. Сюрреализм: двери кабинетов настежь, груды бумаг, листовки Белого Дома. Поздно поняла, по какому материалу идем, не успела собрать. Все как-то быстро, быстро. Разбитые компьютеры, дипломаты. Полный погром. Людей нет. Пусто. Россыпи пуль. Мелкие, до 5 см. Есть и крупные, до 12-ти. Не спешу уходить. Люди проходят мимо меня. Человек 100. А в зале было до 300. Снаружи стреляют, но уже не так интенсивно. Выбитые проемы окон. Стекло. Несут раненых. Среди них девчушка, похожая на хиппи. Ранение в бедро. Кто-то в коммуфляжке - труп, наверное. Снесено полголовы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

  

 

 

Напротив мэрии. Выхожу в оконный проем, помогают, руку подают те же солдаты. Солнце озверело - никогда такого бешеного солнца не было в Москве. Нас фотографируют. Какая-то толпа. Спрашивают: "А эти кто?". Молчим. Здание Верховного Совета выглядит удручающе: окна выбиты танковым штурмом, зияют дырами. Начинается пожар на верхних этажах. Ходит священник в черной ризе - говорят о.Леонид из депутатского состава. Руководит погрузкой раненых в скорую.

 

Деревья усыпаны тинайджерами. Все молодые, прилично одетые ребята. Таких среди нас не было. Валяются банки "Колы" и пива. Огромный бидон, кружка. Наши измученные, измятые. Резко выделяются в этой толпе. Говорю одному на дереве:

- "Убьют же. В Новочеркасске по таким ради забавы стреляли. Слезай"."

Он:

-"Зато интересно".

- "Что интересно?".

- "Ну все это.  Как в фильме. Настоящий боевик".

Другие собирают гильзы. Танки и БТРы тут же. Крутят запись Цоя.

- "Как вы здесь оказались?".

- "Прорвались от мэрии".

Потом один избиратель на моем участке расскажет, что его друг из Склифа сетовал, что именно этих молодых более всеx поступит в клинику.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Отец Леонид посоветовал уходить, опасно. Примирение не долгое. Илюмжинов и Аушев здесь. Затишье просто затянулось из-за прорыва этих молодых.

Мы кучкуемся, полушепотом спрашивая: "Свои?". Мужчины белые как полотно. Лена, географ из Жуковского, испугана:

- "Идемте вместе".

- "Какой у вас значок..." - в голосе одного из "наших" удивление. Видимо думал, что здесь только красные и желто-черно-белые знамена были.

- "Бело-сине-красный" - отвечаю я.

На первом кордоне шмонают. Опять тапочки их веселят. Второй кордон - шмонают. Чуть было не отобрали коротковолновик. Но тряхнули одну из следующих сзади - из сумки посыпалось: сигареты, белодомовский телефон и еще что-то оттуда. Вот тебе и на! Ад прошла эта дамочка, и еще что-то прихватила! Среди нас я ее не видела, но точно из Белого Дома вышла - там такие приборы. Бывает…

Лена тоже жидахается. И милиция жидахается. Вся Россия вдруг зажидахалась. Болезнь такая одолела.

Москвичи, которые вышли из окна в нашей группе, им лет к 40, обращают наше внимание на пятерых у заграждения в зимней военной форме без погон:

- "Девчонки, что же мы солдат здесь оставим?". Присматриваюсь. Да это же  наши  десантники,  и  "яйцеголовый" среди них. Дезертировали. Их пять.

- "Едем с нами,  потом что-нибудь придумаем" - говорю.

- "Нас не пропустят".

- "Попробуем. На всякий случай адреса - приезжайте, укроем".

Почему я не взяла их адреса? Что сталось с ними? Их задержали на третьем кордоне. Меня задержали, отняли противогаз и поначалу тоже хотели в "отстойник" направить за нелестные отзывы о Борьке:

- "Мы сейчас покажем вам настоящий ель-цинизм", уверяли они.  Но не показали, подержали минут 10 и все. Идущие со  мной  меня  просто  под  руку  взяли,  эти  и отступились.

Отпустили. Мы вчетвером оказались на Садовом около Американского посольства. Было пять минут четвертого.

Уходить не хотелось. Что с Руцким, что с Хасбулатовым, что с депутатами? Разве с такими вопросами уйдешь? В Краснопресненский совет - мелькнула мысль. И здесь оставаться нельзя - редкие снайперы постреливали с крыши. Улица перекрыта. БТРы, танки, ОМОН пытаются оттеснить зевак. Молодежь упрямо пробирается подъездами, подворотнями, залезает на крыши. У них отменили занятия и все пришли сюда. Юноша на велосипеде:

- "Не скажете, что здесь такое?".

Мои молчат. Я:  "Не знаем. Мы из Белого дома вышли. Нас там расстреливали".

Он смотрит на нас как на каких-то героев. Очень много этих юных лиц (В них стреляли снайперы, это зафиксировано - "Правда" #27178 и газета "Завтра" #4). Несколько кордонов из техники. Такого обилия Москва еще не видывала. И  подъезжают, и подъезжают танки. Право, в России либо ничего не случается, либо случается все сразу. 

 

 

 

 

Бронетехника обстреливает Белый дом со стороны "горбатого моста". В это время из здания выскакивают какие-то люди и перебежками минуют линию огня. Стреляющие по дому солдаты не обращают на них внимания - фотo Дмитрия Борко
Ребята уходят к метро, мы с Леной - к Планетарию. Лена намерена далее продолжать борьбу, во всяком случае мириться не собирается с этим режимом.

- "Эта ненависть теперь, наверное, навсегда". Свернули к зоопарку. Стрельба и здесь. Запах этой пальбы. Лену задерживает молодой итальянец:

- "Как вы, русские, можете такого президента терпеть?". Лена не  говорит,  что  она  из  зоны  расстрела.  Она  вообще предпочитает молчать  и  курит. По  радио  тишина. Только  песни Талькова.

Добираемся до Пресни. Перекрыто. Времени около 18 часов. У редакции "Подмосковье" самый настоящий бой. У Ваганьки неспокойно. Кругом люди, привлеченные стрельбой. Долгими улочками пробираемся к Краснопресненскому совету. На его двери - замок.  И здесь молодежь.  Как воробьи на деревьях.  Обстрел Белого  Дома  все  продолжатся,  верхние  его этажи обуглены. Наконец-то  по   радио   заговорили:   Хасбулатов   и   Руцкой арестованы.  Их  увезли  в  "Лефортово".  Значит  живы  и  это главное.  Я ни разу  не  усомнилась  в  том,  что  они  готовы погибнуть,  я  под  пулями  молила Всевышнего,  чтобы этого не произошло.  Сообщили,  что  они   просили   защиту  y  какого-то посольства. Лена говорит:

- "Где Он,  Бог!  Нет никакого Бога".

- "Лена,  то,  что ты,  что я живы - это уже чудо.  На это была Воля Божья".

Вдруг я заметила какого-то человека с автоматом совсем рядом. Он прятался за косяком здания, делал небольшие перебежки и не являл собой лик агрессора. Уж стрелять-то он точно не намерен был. Было похоже, что он, напротив, уходил от преследования. Позднее я получу свидетельство, что были прикрывающие наш уход в подземелье и что они вышли в эту зону. Похоже, один из тех.

Станции метро закрыты. Ближайшая работающая  - на Беговой. Ужасно хочется спать. На ходу засыпаю. Пора домой. По дороге ларек со свежевыпеченным хлебом. Купили с Леной целый батон и тут же умяли. Оказывается, мы еще и голодные. За Ваганькой опять сюрприз - по Белому Дому лупят ракетами. Темнеет, ракеты видны хорошо, летят стаей на уровне белодомовского "стакана". На следующий день депутат Гагаринского совета из моей группы расскажет, как во время занятий они видели передвижение катюш по Вернадскому проспекту. Было это около 16 часов.

У Беговой люди. Те, кого не пропустили к зданию Советов. Они с утра ходят кругами, правда без флагов. Не везде безопасно вытащить флаг. Наши собеседники из левого крыла в возрасте. Мы, кто "оттуда", становимся центром внимания. Собирается толпа, негодуют по поводу происходящего. Выясняется, что людей-то (увы, отныне все поделились на "наших" и "их") очень много, сотни тысяч, но все растянулись и ходят кругами,  не в силах чем-нибудь помочь. Никто ничего не знает, не знают, что делать, как быть завтра и что с ними будет. Полная растерянность и недоумение по поводу происходящего. Более того - шок. Шоковая хирургия и меня будет преследовать довольно долго - незаполнимая пустота. Кто сошел с ума - мир или я? Мир, тот, что соткан средствами массовой информации. К счастью люди затаились, но в оговорках, репликах видно - страх есть, а дух остался. Дух то не сломлен. Не прочен будет режим, поднявшийся на насилие. И воздастся за содеянное. А Белый Дом полыхает пожаром... На часах 18.30.

Звоню в "Экспресс-Хронику" Алисе Дмитриевой: "Я из зоны расс­трела, возьми интервью" - "На чьей стороне?" - "Белодомовской" - "Нет".

 

Продолжение     Xроника 4 октября    КРОВАВЫЙ РАССВЕТ    ИЗ ТАНКОВ ПО ПАРЛАМЕНТУ    

 

PS. 20 октября 1993  "Новая ежедневная газета” пишет: "Во время танкового обстрела в зале Совета Национальностей укрывались — вместе с депутатами — 200 военнослужащих дивизии им. Дзержинского, перешедших на сторону "Белого дома”.

 

СОБЫТИЯ  4 ОКТЯБРЯ  1993  ГОДА: организаторы, исполнители и  жертвы политического противостояния. (Доклад Комиссии Государственной Думы  Федерального Собрания РФ  по дополнительному изучению и анализу событий, происходивших в городе Москве 21 сентября – 5 октября 1993 г. Москва 1999)