Лихолетие 90-х

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Илья Константинов об октябре 1993 года

 

 

Депутат Верховного Совета России Илья Константинов был одним из ярых противников Бориса Ельцина. В октябре 1993 года Константинов, буквально не сходил с экранов телевизоров, участвовал в оппозиционных митингах и собраниях, которые проходили на улицах Москвы, и даже имел при себе оружие. 

- Да, мне случилось держать в руке пистолет 3 октября. Но его я использовал в исключительно мирных целях. Около здания мэрии я выстрелил в воздух, чтобы спасти жизнь человека. Это был министр правительства Москвы, фамилию его, к сожалению, не помню, который попал в руки разъяренной толпы. Его жизни угрожала реальная опасность. 

Илья Константинов сегодня несколько иначе оценивает ситуацию тех дней, хотя остается противником Указа N1400, приведшего к роспуску Верхового Совета и расстрелу Белого дома.

 - Борис Ельцин принимал абсолютно незаконные и неверные решения, которые привели к очень печальным последствия. А вот в чем моя позиция изменилась: считаю, что Верховный Совет, Съезд Народных Депутатов могли действовать в той ситуации иначе - безусловно! 

- То есть не призывать к штурму Останкино, к штурму мэрии? 

- Да. Например, призыв на "Останкино" был совершенно недопустим. Такое решение привело к очень тяжелым последствиям и многочисленным жертвам. Это была ошибка. Я понимаю, с чем она была связана. С непониманием ситуации, с неготовностью к подобному повороту событий. С тем, что у руководства Верховного Совета и у Александра Руцкого не было нормального, реально проработанного плана действий в экстремальной ситуации. Но то, что руководство Верховного Совета поддалось на это настроение толпы, совершенно необоснованно поддалось, это было, конечно, исторической ошибкой. 

По событиям сентября-октября 1993 года, Генеральной прокуратурой России было возбуждено уголовное дело в отношении генерала Альберта Макашова и его вооруженной группы. В те дни Макашов со своими сторонниками пытался захватить телецентр "Останкино" и мэрию Москвы. В ходе следствия оперативники изъяли около 600 единиц оружия. В начале 1995 года дело было закрыто и сдано в архив.

                                                                XXX

«Свободная пресса» 2013.  Cвоими размышлениями о причинах политического кризиса делится бывший член Верховного Совета РФ (1990—1993 г.г.) Илья Константинов.

Только сейчас, через 20 лет после кровавых событий 1993 года, я, пожалуй, могу относительно спокойно думать и говорить о причинах и последствиях сентябрьско-октябрьского кризиса, едва не подведшего черту под тысячелетней российской государственностью.

Первые годы это было психологически невозможно: перед глазами сразу вставали инфернальные картины останкинского расстрела, мученическая смерть безоружных людей под гусеницами БТРов у Белого дома, в ушах стоял визг пуль и стоны умирающих...

Скажу честно, при этих воспоминаниях руки и сегодня сжимаются в кулаки, сжимается и сердце, а дыхание перехватывает от острого чувства несправедливости – ведь точки над «i» не расставлены до сих пор, ни палачам, ни жертвам, ни героям должное мы так и не воздали.

Некоторые из палачей до сих пор во власти, а те, кто отошел на покой, наслаждаются достатком (нажитым, разумеется, "непосильным" трудом) и благостно рассказывают молодежи о «героическом подавлении мятежа».

Годы идут, и становится понятно, что справедливость восторжествует не завтра, если восторжествует, поскольку в российской истории до сих пор действует некий механизм, своего рода проклятье, обрекающее на неудачу все попытки вырваться из заколдованного круга диктатуры и революции, и снова диктатуры.

А общество в России меняется, и в последние 150 лет меняется быстро, но механизм корректировки властных отношений остается все тем же – диктатура и революция.

При этом следует понимать, что диктатура вовсе не обязательно должна быть жестокой, а революция – кровавой. Диктатура – всего лишь форма осуществления власти, при которой действующие нормы права (писанного или неписанного) регулярно нарушаются узкой группой лиц из соображений целесообразности. А революция – то же самое, только осуществляемое большинством или значительной частью общества.

И эти две формы осуществления власти легко и естественно перетекают одна в другую.

Революция 1905 года вызвала к жизни Октябрьский манифест, гарантирующий населению Российской империи «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов».

И тот же самый революционный процесс, развиваясь, спровоцировал столыпинские репрессии, перечеркнувшие все эти «начала» и установившие диктатуру узкого клана придворной аристократии. Вспомните статью Льва Толстого «Не могу молчать».

Сегодня слово «диктатура» кажется неуместным, применительно к «мягкому» правлению Николая II, но это следствие аберрации восприятия, связанной с ужасами последующих войн и революций. Для жертв «Кровавого воскресенья» и последующих событий (многочисленные смертные приговоры) тогдашний политический режим не был ни мягким, ни гуманным.

События 1991-1993 годов, вне всякого сомнения, также следует считать революцией, причем не только в политико-юридическом, но и в социально-экономическом смыслах этого слова. Они пробудили к политической активности огромные массы населения, как в столице, так и в большинстве союзных республик. И, хотя, старый советский мир, как показали последующие события, отнюдь не был разрушен «до основания», но глубина и радикализм перемен вполне заслуживают этого громкого названия.

Xарактер катаклизма 90-х не понятен не только широкому кругу читателей, но и специалистам-обществоведам. Не вдаваясь в детали, скажу лишь, что в событиях того времени переплелись черты традиционной буржуазно-демократической, национально-освободительной и социалистической революций.

Не удивляйтесь последнему положению: напомню читателю, что так называемая «перестройка» начиналась под лозунгом «Больше социализма», да и в риторике Ельцина на первых порах преобладали левые лозунги (борьба с привилегиями, с коррупцией и пр.).

Еще одной особенностью революции 1991-1993 гг. был ее изначально верхушечный, номенклатурный характер. Не для кого ни секрет, что перемены были инициированы сверху, и хотя впоследствии и вышли из-под контроля «отцов перестройки», так и не вовлекли в себя абсолютного большинства населения.

Особенно заметным это было в российской глубинке, масса жителей которой и по сию пору с глубоким непониманием взирают на стремительную трансформацию общества.

Тем не менее, значительная часть элит, интеллигенции, да и вообще горожан на первых порах с энтузиазмом поддержала радикальных реформаторов во главе с Ельциным. Именно его фигура удивительно органично воплощала в себе противоречивый характер революции 90-х: выходец из низов, но до мозга костей номенклатурный человек, коммунист и антикоммунист в одном лице, коренной русак и одновременно человек «советской национальности», азиатский деспот, при этом преклоняющийся перед либеральным Западом и много чего еще в одном флаконе. Здесь это и «рекламная идиома», и намек, потому что в России алкоголизм - штука в народе простительная.

Такая особенность: о промилле при управлении автомобилем будем спорить, а о деградации личности, управляющей огромным государством - нет. А если сказать народу, что у ирландцев уже во всех официальных словарях появилось выражение «кружить над Шенноном» (Circling over Shannon), означающее «быть вдребезги пьяным» - ведь только улыбнутся.

Не удивительно, что Ельцин быстро стал народным любимцем.

Однако народная поддержка начала таять, как только команда Ельцина обнаружила свои истинные цели, главной из которых была, конечно, номенклатурно-криминальная приватизация. Сам-то Борис Николаевич стремился главным образом к абсолютной власти, но достичь ее оказалось, проще всего потакая стяжательским инстинктам элиты.


Я хорошо помню, как еще на Первом съезде народных депутатов РСФСР в июне 1990 года, «демократ» Ельцин завоевал расположение «начальников» всех рангов и мастей, инициировав отмену существовавших ранее ограничений на заработную плату руководящих работников. Кстати, тогда же был ликвидирован Народный контроль, вызывавший раздражение у коррумпированных «красных директоров».

А знаменитое: «берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить»! Только крайне наивные люди полагали, что этой фразой Ельцин отдавал должное праву наций на самоопределение. На самом деле речь шла о прямом призыве к растаскиванию страны и всего национального достояния, обращенном к номенклатуре. И этот призыв был услышан.

Сила Ельцина была в поразительной гармонии его безудержной властности с безграничным эгоизмом элит, которым он отдал на разграбление страну, как взятый штурмом вражеский город.

Следует прямо сказать, что на первых порах Съезд народных депутатов России эту политику в основном поддерживал. Отчасти это было связано с атмосферой всеобщей эйфории и безграничной популярностью Ельцина, отчасти с непониманием последствий демонтажа СССР и плановой экономики.

Те самые «красные директора» (многочисленная фракция «Промышленный союз» на Съезде), которые поначалу радовались возможности стать полновластными хозяевами своих предприятий, скоро столкнулись с огромными экономическими трудностями, а многие из них оказались на грани разорения. Все сливки с «шоковой терапии» снимали финансовые структуры, спекулянты и криминал, а реальный сектор экономики хирел и загибался. Быстро портилось и настроение избирателей, на которых депутаты (100% одномандатники) вынуждены были ориентироваться.

Но главным камнем преткновения, пожалуй, стала приватизация.

Сразу должен сказать, что противников приватизации как таковой, в российском депутатском корпусе было совсем мало. Споры шли о порядке, методах и сроках приватизации. На Съезде и в Верховном Совете преобладали сторонники постепенного осуществления этого процесса, с сохранением за государством контроля над ключевыми отраслями. Кроме того, депутаты настаивали на выпуске именных приватизационных чеков, которые можно было вложить в бизнес, но нельзя продать. Такая схема позволяла формировать массовый средней класс, и препятствовала концентрации собственности в руках олигархов.

Команда Ельцина (прежде всего Чубайс) продавливала быструю, обвальную приватизацию с использованием безымянных чеков, которые в условиях экономического кризиса неизбежно должны были молниеносно обесцениться (что и произошло в последующем). Выгодополучателями в этом случае являлись крупные спекулянты, быстро сколачивающие целые состояния.

Конечно, этими пунктами перечень противоречий президента и депутатского корпуса не ограничивался: разногласия касались всех направлений внутренней и внешней политики и усиливались буквально с каждым днем. Одних Ельцин отпугивал своей социально-экономической политикой, других безразличием к интересам русских в бывших республиках СССР, третьих - бесхребетным внешнеполитическим курсом.

Съезд и Верховный Совет мешали президенту, и чем дальше, тем больше. А конституционных механизмов роспуска этих органов власти он не имел, более того, по действовавшему тогда Основному закону Съезд был вправе объявить президенту импичмент.

Такая попытка и была предпринята весной 1993 года и едва не увенчалась успехом (за импичмент проголосовало 618 депутатов при необходимых 699 голосах).

После этого был знаменитый референдум о доверии президенту и Верховному Совету, вошедший в историю благодаря знаменитому слогану «Да-Да-Нет-Да», придуманному пиарщиками Ельцина.

Должен сказать, что вся эта история с референдумом носила заведомо спекулятивный характер: вопросы о досрочном переизбрании президента и народных депутатов вступали в противоречие с действующей Конституцией, и для того, чтобы решения референдума носили обязательный характер, за них должно было проголосовать большинство от зарегистрированных избирателей, а не от числа проголосовавших. Изначально было понятно, что такой высокой явки добиться не удастся.

Тем не менее, команда Ельцина настояла на референдуме, надеясь на абсолютную поддержку СМИ.

Их резоны были понятны: если не юридически значимые, то политические результаты они должны были получить. И получили – большинство от проголосовавших, поддержали Ельцина и его политику (58% и 53%), но политический кризис в результате референдума только усугубился.

Назревала развязка.

Мне часто задают вопрос, можно ли было избежать столь жесткого противостояния, найти какой-то компромисс?

Отвечаю: только одним способом – капитулировать перед исполнительной властью. Но и в этом случае, он нашел бы себе врага.

Дело в том, что «шоковая терапия» больно била по миллионам простых граждан, и, несмотря на личную харизму президента, его популярность быстро падала. Чтобы удерживать ситуацию под контролем, Ельцину обязательно нужен был козел отпущения, внутренний враг, на происки которого можно было свалить все неудачи. Сначала это было руководство СССР во главе с Горбачевым, потом российские депутаты, затем чеченские сепаратисты (на которых он и сломал политические зубы).

Замечу, кстати, что «добрую традицию» поиска козлов отпущения унаследовал и Владимир Путин, добавивший к многочисленным «врагам унутренним» еще и внешнюю угрозу в лице «сатанинского Запада». Ельцин был лишен такой свободы выбора, поскольку остро нуждался в кредитах и гуманитарной помощи – углеводороды были еще сравнительно дешевы. И, безусловно, он был небезразличен к похвале и чистой лести, а это на Западе он получал в большом количестве, безвозмездно, а часто и как искреннюю поддержку «демократа и реформатора».

Так что пушки обязательно должны были заговорить.

 

                                                                        XXX

 

24 октября в Москве состоялся учредительный конгресс Фронта национального спасения (ФНС). В нем участвовало около двух тысяч делегатов из 103 городов России. В руководство новой организации вошли девять сопредседателей (Михаил Георгиевич Астафьев, Сергей Николаевич Бабурин, Геннадий Андреевич Зюганов, Валерий Александрович Иванов,

Владимир Борисович Исаков, Илья Владиславович Константинов Альберт Михайлович Макашов, Николай Александрович Павлов, Геннадий Васильевич Саенко).







B ФНСзаpанее знали о готовящемся гос.перевороте. По свидетельству заместителя председателя Исполкома ФНС Валерия Марксовича Смирнова, существовавший в окружении Ельцина сценарий  сводился к следующему:≪К 20 августа 1993 г. в Москву на правительственные средства были свезены около 5 тысяч демактивистов со всей страны, как бы на празднование второй годовщины "августовской революции"... Они должны были пройти коротким маршем по Москве (публика должна видеть, что это народ, а не переодетые "спортсмены") и начать митинг в 18.00 на площади Свободной России перед Белым Домом... Далее по ходу митинга демроссийские ораторы типа Новодворской и Якунина должны были возопить: "Да доколе ж терпеть нам этот Верховный Совет! ...Кстати, вот он, тут рядом". И собравшаяся толпа должна была побить стекла, ворваться в здание, разыграть его захват "рассерженным народом"... Называлась вся эта операция ≪Живое кольцо". А на 20.00 уже было запланировано выступление "гаранта". Нетрудно догадаться, что он должен был сказать: мол, я сам не мог, но раз уж, понимаешь, народ так решил... И далее по тексту: распускается Съезд, отменяется Конституция и т. д.≫.

20 августа Eльцин планировал организовать государственный переворот, разогнать советы и ввести новую конституцию.

В общих чертах замысел ельцинистов заключался

в том, чтобы организовать массовую демонстрацию "демократически" настроенных людей к Дому Советов в честь годовщины разгрома ГКЧП и СССР. В толпе должны были идти профессиональные боевики, провокаторы. Они должны были закидать камнями и бутылками окна "Белого дома" и спровоцировать

вооруженное столкновение с охраной Верховного

Совета, ворваться в здание и устроить погром. Тогда отряды спецназа, верные Ельцину, под видом наведения порядка взяли бы штурмом "Белый дом", а МВД провело бы аресты в оппозиции≫.

ФНС решил собрать возле Белого дома свой параллельный митинг. ≪Надо сказать, — отмечает В. М. Смирнов, — что мне как его руководителю не доводилось ни до, ни после сталкиваться с таким количеством мэрских, милицейских и прочих чиновников, которые уламывали меня вначале отказаться от митинга в этот день, а затем закончить его строго в 18.00. Дошло даже до подписания при телекамерах официального

протокола на сей счет в стенах Верховного Совета, с

участием одного из замов Хасбулатова. Мои оппоненты усердно делали вид, что озабочены лишь тем, как бы два митинга не соприкоснулись и как бы из этого чего не вышло≫. Тем временем появилось ≪Обращение к Политсовету ФНС, общественным

и политическим организациям России и Верховному Совету≫ с призывом отказаться от митинга, намеченного 20 августа у Белого дома. Под ≪Обращением≫ значилось: ≪Принято на совещании общественных объединений 16 августа 1993 г. Pоссийский общенародный союз, ≪Трудовая Москва≫, КПРФ, Партия ≪Возрождение≫, ФНС (Московская область, Москва)≫.

Между тем ни одна из этих организаций не принимала подобного решения. Как выяснилось, ≪документ≫ изготовил некий Георгий Георгиевич Гусев. 17 августа он вынужден был признаться в этом на заседании Политсовета ФНС.

Сорвать митинг оппозиции не удалось. По свидетельству В. М. Смирнова, он продолжался ≪несмотря на все запреты,5 или 6 часов — пока не рассосалось "Живое кольцо"≫.

По некоторым данным, и на одном, и на другом митинге было по 3—5 тысяч человек. ≪На одном Зюганов, Астафьев и им подобные, — пишет В. Л. Шейнис, — клеймили "оккупационный режим" и "монархическую Конституцию"≫. На другом скандировали ≪Ельцин! Ельцин!≫ и ≪Съезд — в отставку≫.

В. М. Смирнов считает, что благодаря действиям, предпринятым 19-20 августа 1993 г., удалось не допустить разгона парламента.

 

 

                                                                       XXX

 

Бунич Игорь. Меч Президента. Oтрывок приведен ниже .

 

Сопредседатель   "Фронта   национального  спасения"  Илья  Константинов вернулся  в  зал  заседаний Верховного  Совета возбужденный  от  только  что произнесенной с балкона речи. В общем-то,  это была даже  не речь,  а  набор лозунгов на тему "Наше дело  правое - победа будет  за нами!" Роль народного трибуна  нравилась  Константинову,  но в его  пламенных речах  всегда  чего-нибудь не хватало. Не было  в них погромной лихости, свойственной речам Виктора   Анпилова,   не   было   макашовской   чугунности,   подтвержденной  трехзвездными генеральскими погонами, не было экзальтированной  истеричности Сажи Умалатовой.

Со  стороны всегда казалось, что Константинов кого-то уговаривает.  Не помогала ему и наигранная  развязность, и  столь  же наигранная бравада.  Бабурин относился к нему со
снисходительной вежливостью,  генерал  Макашов  - как к слишком  говорливому выскочке из нижних  чинов, Хасбулатов - с известной подозрительностью, а что касается Баркашова,  то  тот  откровенно считал  Константинова  евреем  и не скрывал этого. Это было обидно, поскольку сам Константинов не любил евреев. Однако, это  ничего не  доказывало. Владимир Вольфович Жириновский тоже не любил евреев, но его, тем не менее, все - до президента включительно - считали евреем, а баркашовцы даже демонстративно покидали зал, когда в нем
показывался Жириновский. К Константинову они так жестоко не относились, но в их тайных списках Илья числился кандидатом  на интернирование и  последующую высылку в Израиль.

Немалую роль  тут играло то, что Константинов не  был  москвичом, а был ленинградцем. Этот город, хотя и переименованный ныне в Санкт-Петербург, все равно оставался  рассадником  крамолы  и форпостом космополитизма,  где все совершенно четкие понятия были перевернуты с ног на голову.

В  былые времена Константинов дал о себе знать  как ярый антикоммунист. В Ленинградском университете, где Константинов  учился  на  экономическом  факультете,  он  приобрел  в  вечно фрондирующей  студенческой среде  репутацию  экстремиста. Иначе,  подчеркивал  он,  все погрязнет в словоблудии.  Чтобы его самого  не   обвинили  в  словоблудии,  Константинов  сколотил  нечто  вроде организации  во  имя  освобождения Родины. Разумеется,  вся "организация" тут же попала в лапы КГБ, которому никогда не  было нужно само преступление,  а  только   намерение  его  совершить,   что  абсолютно  ясно разъяснила  знаменитая 15-я  статья  УПК. Именно через  эту 15-ю  статью все дружки Константинова были посажены, но он сам остался на  свободе, дав очень много пищи для размышлений всем, кто его знал.

Правда,  ему  пришлось  расстаться  с  работой экономиста и  устроиться кочегаром в котельную при музее  Революции, что в особняке Кшесинской. Mощнейшее  содружество  "кочегаров  и  сторожей"  последних  лет коммунистической   эпохи  нуждалось  в  фильтрации  более,  чем  любая террористическая организация.

Во времена великого  горбачевского отступления Константинов появился на городской политической сцене, выступая на митингах  "Демократической России" под  крылышком  знаменитой "тетушки  Салье",  которую партия  перебросила  в арьергард  своих  отступающий  колонн.  Таким образом, Константинов въехал в политику  на  "Демплатформе" точно  также,  как  и его  суровые  коллеги  по Верховному  Совету:  Бабурин,  Павлов,  Исаков  и  многие  другие,  которыми недремлющий  КГБ  успел  нафаршировать  аморфно-субтильное   демократическое движение. Каждый просто должен был доказать своей энергией и многими другими качествами, что оказался достойным оказанного ему высокого доверия.

В разгар всех этих событий Константинов неожиданно перебежал от тетушки Салье в  Христианско-демократическую  партию  Виктора  Аксючица. Злые  языки  поговаривали, что он это сделал вовсе не из идейных побуждений, а из желания быстро  и  практически  бесплатно  получить  автомашину,  которыми  снабжали Аксючица растроганные до слез христианские демократы Запада. Так это или нет - в принципе, не имеет большого значения,  по справедливости ради необходимо отметить,  что  ХДС   была  гораздо  ближе  Константинову  по  духу,  нежели интеллигентно-иудейское окружение Марины  Салье, идейной платформой  которой было что-то вроде салонного антикоммунизма, если можно так выразиться.

Что касается  христианских демократов, то они, равно как  и либеральные демократы Владимира Вольфовича Жириновского, представляли собой группировки, ничего общего не имеющие со своими  аналогами на Западе, от которых поначалу не гнушались  получать все виды вспомоществования, включая и так  называемую "гуманитарную   помощь".   

Сквозь эти  волны  Константинову удалось  пробиться на выборах в Верховный   Совет,  используя  еще  хорошо  работающую  антикоммунистическую риторику и затасканное от частого  употребления слово  "народ". Историческим кумиром  Константинова  был  предпоследний  русский царь  Александр  III,  и  Константинов даже внешне пытался походить на всероссийского самодержца, хотя ростом был почти наполовину меньше оригинала, но тем не менее, носил бороду, которую носил его кумир, еще будучи наследником престола.

Попав в Верховный Совет, Константинов сразу же вступил  в  ряды  "державников". А  поскольку  "державники"  отказывались  признавать, что СССР умер собственной смертью, то постоянно  требовали найти убийц  рабоче-крестьянского царства. Более всего доставалось  "Беловежским  заговорщикам"  во главе с  Ельциным. 

В телеинтервью, отвечая  на вопрос,  считает ли он возможным, чтобы  еврей когда-нибудь стал президентом России,  ответил "Почему нет?" И чуть не погубил всю свою дальнейшую карьеру
в оппозиции. После ему  пришлось долго объяснять,  что  он  ответил подобным образом только потому, что вообще против президентского поста "как не оправдавшего себя". Это убедило далеко не  всех,  но кипучая  деятельность Константинова, ставшего одним  из
активнейших представителей "непримиримой оппозиции"  и  не чурающегося самой
черной  работы  во  имя  свержения  "оккупационного  режима",  не могла  уже  игнорироваться   другими   крупными  и   мелкими  вождями.  Тем  более,  что Константинов упорно работал по сплочению "непримиримых" в единый блок.

Задача  была  трудная.  "Непримиримых"  раздирали  непримиримые противоречия.  Одни не желали  иметь ничего общего с  коммунистами, другие -всех, кроме себя, считали  сионистами,  третьи требовали оставаться в рамках парламентской борьбы, в то время как четвертые более всего на  свете  хотели пострелять. И  только коммунисты Геннадия Зюганова, по традиции, готовы были примкнуть  к  кому  угодно, лишь  бы восстановить утраченные, благодаря
предательству КПСС,  свои  былые позиции  в  обществе.  В былые  времена эти позиции удавалось  поддерживать, только опираясь на карательный аппарат КГБ.

Поистине титанические усилия  и  бесконечные  компромиссы Константинова (ему гораздо тяжелее было сесть в один президиум с Зюгановым, чем Зюганову - с ним) привели к тому, что 24 октября  1992 года ему удалось собрать на  учредительный  съезд "Фронта национального  спасения" почти все  партии и  группировки, которые к этому моменту  удалось создать различным  отделам  КГБ и подпольным обкомам.

Тут  был и "Совет  патриотических сил",  и "Русский  национальный собор",  и  "Национально-республиканская  партия"   Николая   Лысенко,   в  свое   время выгнанного  из  "Памяти"  за  "бытовой  антисемитизм",  и  "Русская  партия" Корчагина,  и  "Партия  русского  национального  единства",  и,  разумеется, коммунисты всех мастей и оттенков: от ярко-красного до темно-коричневого. "Цветом нации" назвал Константинов собравшихся в зале.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

В  президиуме  "цвет   нации"  представляли:  генерал  Макашов,  Сергей  Бабурин,  Геннадий Зюганов, Владимир Исаков,  Александр  Проханов, Александр Стерлигов,  Сажи  Умалатова,  избранная председателем президиума  Верховного Совета СССР,  и осколки  былой  группы  "Союз": полковник Алкснис и Светлана Горячева.  Там  же  восседали  Лысенко  с  Баркашовым  и,  естественно,  сам Константинов. Охрану  несли мрачные парни  в  камуфляже, но  без  каких-либо  знаков различия. В зал была допущена пресса.

Начал учредительный съезд генерал Макашов  по-военному просто и звучно. Встав в президиуме, генерал зычно скомандовал:

     - Кто не поддерживает Ельцина и правительство, прошу встать!

Радостная улыбка  озарила суровое лицо генерала, когда полуторатысячный зал поднялся по его команде. Сидеть  остались только некоторые представители прессы, которую в президиуме называли "желтой".

     "Желтая  пресса  и  сионофильское   телевидение  дорого  заплатят",   - пригрозил  Николай  Лысенко, зорко  следя из президиума за не  встающими  по команде Макашова.

     После такого начала, придуманного  Макашовым, сразу стала ясна та общая платформа,  на которой  могут  объединиться красные и  коричневые.  Поэтому, выступая с речью, Константинов говорил прямо и жестко:

     - Необходимо создать движение, способное  изменить ход истории в  нашей стране. Мы должны немедленно приступить к подготовке акций, которые могли бы оказать влияние  на  ход предстоящего  съезда  народных  депутатов.  Одна из главных задач -  отставка  президента.  Россию  надо  защищать,  а  защищать некому, потому что мы - это Россия!

     Изъявив,  таким   образом,   желание  броситься  под  колесо   истории, Константинов  сорвал  довольно   неуверенные  аплодисменты,  поскольку   его конечная цель - отставка  президента - многим, по вполне  понятным причинам, показалась  жалкой  и  не очень серьезной.  Стоило ли вообще собираться ради отставки Ельцина? Нужны более грандиозные планы!

     Гораздо большими  аплодисментами,  почти бурными, приветствовали  слова генерала  Макашова о том,  что "армия не будет защищать  президента, который предал свой народ и Вооруженные силы!"

     Товарищ Зюганов выступал со скорбным лицом, объявив,  что "прошло всего чуть больше  года  (с момента  бегства КПСС),  но за  это  время мы потеряли государственность".  Потеряв пост  секретаря  РКП, Зюганов считал,  что  это конец  русской  государственности.  Его  очень радовала перспектива создания мощной  коалиции,  вождем  которых  он не видел никого, кроме  себя.  Недаром все теоретические работы нового марксистского вождя сводились к тому, что Россия -  это традиционное  "государство вождя", чуждая  любой  демократии  -  этой
гнусной выдумке сионизирующей буржуазии.

Однако  на пост вождя  было  слишком много охотников, чтобы так  просто уступить его товарищу Зюганову.

Константинов по старой привычке сказал несколько "теплых" слов  в адрес коммунистов, и был горячо поддержан поклонниками Адольфа Алоисовича, которые читали  работы  фюрера  только в той части, которая касалась евреев. Если бы они  прочли некоторые размышления Гитлера о коммунистах, то узнали  бы много для себя полезного. В  частности, им  стало бы известно мнение фюрера о том, что   наиболее  ретивые  члены  национал-социализма  пришли  в  гитлеровское движение именно из коммунистической партии как наиболее близкой по духу.

Сергей  Бабурин,  выступая  на  учредительном   съезде  ФНС,   напомнил собравшимся, что "мы собрались для того,  чтобы осуществить идею,  которую в свое время не смогла реализовать группа "Союз" затем - фракция  "Россия"  и, наконец,  все  патриотические   организации  -   объединить  усилия  во  имя возрождения единой многонациональной Родины".

Выступление Бабурина,  хотя и воспринималось собравшимися положительно, не вызвало  особых эмоций,  поскольку осторожный депутат  тщательно  избегал экстремистских призывов и воинственных  воззваний, на которые психологически был настроен зал. Кроме того, он лишь вскользь проговорил  о том, ради чего, собственно,  все здесь  и собрались.  Для того, чтобы создать  мощную единую организацию,  нечто  вроде  новой,  но,  разумеется,  гораздо более  сильной "Русской  Правой".  Ибо, как заметил  красный вождь Зюганов, цитируя Ленина,
"организацию можно победить только организацией".

Об этом было поручено сказать главному редактору газеты "День", бывшему  "соловью  Генштаба",  а  ныне  свихнувшемуся  от  крутых поворотов судьбы, а  потому ставшему идеологом непонятной идеи, которую он и сам был не в состоянии сформулировать, Александру Проханову.

Поведав залу, что "в России хорошо только крысам и воронам" и сорвав по этому поводу бурные аплодисменты, длинноволосый идеолог призвал к примирению "красной  и  белой идей",  что  привело к  принятию специальной резолюции  о преодолении  раскола  1917  года.  Отныне,   при  создании  Великой  России, объединенный народ станет черпать обеими чашами - "красной и белой" - и пить из обоих колодцев.

Провозглашение  подобного  примирения  было скорее идеалом,  к которому следует  стремиться,  нежели  реальностью. Если  все "белые" патриоты видели себя  наследниками "белогвардейцев", то коммунистическая "красная" оппозиция считала себя наследниками  "большевиков", которые  могли  еще примириться  с далеким прошлым, но ничего не  собирались уступать в настоящем и тем более -в будущем.

Одни группировки выступали, например,  за свободное фермерство в рамках наставлений  Столыпина. "Красные"  делали со  своей стороны все возможное,   чтобы   сорвать  земельную  реформу   и   сохранить   колхоз.  Одни  поддерживали отечественных  предпринимателей,  другие -трудящихся  в  их борьбе  с  предпринимателями. При подобном  антагонизме, в
течение  десятилетий раздирающим  "красных" и  "белых", единственным  мостом между ними могли стать  коричневые  идеи, а общей  точкой  соприкосновения - политика, начинающаяся и кончающаяся антисемитизмом. Это была та ловушка, из которой  не  существовало  даже  теоретического  выхода.  В  итоге,  как  ни старались  Константинов  и Зюганов  создать  какое-то  подобие красно-белого единства,   получилось   то,   что   неизбежно   должно   было   получиться: красно-коричневый блок.

Закрывая  съезд,  Константинов  сказал,   что  созданный  фронт  должен рассматриваться  как "освободительное  движение", главной  задачей  которого является "народно-освободительная революция против клики Ельцина".

Подобная  резолюция,  объявленная  Константиновым, неожиданно  вызвала реакцию   президента,  ранее почти не замечавшего  оппозиции.  Последовал указ о роспуске  организационного комитета  "Фронта национального спасения" и  о его запрещении.  Организаторы "Фронта" указу  не подчинились и, проведя парочку шумных митингов, подали
протест в Конституционный суд.

Рассмотрев протест, Конституционный суд во главе с Валерием Зорькиным, который совсем  недавно вывел из-под удара коммунистическую партию, признал  указ президентa "неконституционным",  ограничивающим  свободу граждан на
объединение по политическим, религиозным и прочим признакам. 

Для   Константинова  наступили великие   дни. Своего собственного контингента у него, как, скажем, у Анпилова или Терехова, не было, но как и положено  сопредседателю, он  координировал все фракции "Фронта", собирая их на площадях, формируя колонны при шествиях и резервируя места в зале при собраниях.

Его одутловатое лицо со всклокоченной бородой мелькало то слева от Анпилова, то справа от Терехова, то над потускневшим погоном Макашова, то на фоне иезуитской улыбки Хасбулатова.

 

Он  работал как каторжник, чтобы добиться координации партий, группировок и разных осколочных сообществ, номинально сведенных его энергией в единый фронт, но продолжающих считать только себя проповедником истинного "учения", а всех остальных - еретиками.

Он сражался, как лев, на мартовском съезде, чтобы накрыть "импичментом"  Ельцина, а когда это  не удалось, делал  все,  что в его  силах, чтобы сорвать апрельский референдум.

Неудачи, следовавшие одна за другой, мало повлияли на его энергию. Он стал одним из инициаторов первомайских беспорядков. "Пусть Константинов  побережет  собственную голову", - отреагировал  на его призывы один из ОМОНовских начальников.

Зашевелилась и прокуратура, но для нее Константинов был неуязвим. Депутатский  иммунитет  не только препятствовал его аресту, но даже не позволял вызвать Константинова куда-либо для дачи показаний, если он этого не захочет. А даже робкий  зондаж следственных органов  по поводу снятия с Константинова "парламентского иммунитета" вызвал целую бурю протестов, как и в случае с Анпиловым.

В конце июля Константинов собрал  II  съезд  "Фронта  национального спасения".  Помимо  Бабурина, Зюганова и Исакова, в президиуме  восседал, на этот раз, и Анатолий Лукьянов, которому гуманный демократический суд сменил меру пресечения вместо тюремной камеры на подписку о невыезде.

В своей речи на съезде Константинов  подчеркнул, что назрела ситуация для "народно-освободительной  революции"  с передачей, как и в старые добрые времена  1917  года,  всей  власти Советам. Необходимо немедленно создать правительство  национального  спасения.  Все это требует немедленного перехода  к активным действиям.

Вызвав  громкие аплодисменты зала, Константинов с радостью отметил, что в нынешней обстановке Хасбулатов и Руцкой фактически стали членами "Фронта национального спасения", подсказав всем сомневающимся, на чьей стороне они должны быть в обостряющемся  конфликте власти.

А сомневающихся было много. Фашистские и большевистские группировки не желали  выступать  ни на чьей стороне.  "Чурка" Хасбулатов раздражал  их не меньше, чем "еврей Эльцин". Пусть они сожрут друг друга, а на их останках мы будет строить новую великую Рaссeю.

В кулуарах съезда пополз слух, что "этот еврей" -  Константинов  -специально  сколачивает  "Фронт",  чтобы властям было легче "всех  нас прихлопнуть". Поэтому он так упорно,   спрятавшись за собственной неприкосновенностью, провоцирует всех на активные действия. Всех пересажают, а он будет "жрать икру и балыки на халяву в спецбуфете". Социализм всегда
был идеологией зависти, а собравшиеся в душе все были либо национал-социалистами, либо интернационал-социалистами.

Константинов знал о подобных настроениях и не мог их игнорировать. Ему приходилось  стараться, чтобы дать понять своим "фронтовикам", что он рискует нисколько не меньше, чем остальные.

В "Правде", которая особо пеклась по поводу "антикоммуниста" Константинова, появилось предупреждение о готовящемся на него покушении. А в середине августа было   распространено сообщение, что неизвестные злоумышленники проникли в кабинет Константинова в Белом Доме и похитили большое количество секретных документов, связанных  с деятельностью "Фронта". Однако это имело и обратный эффект, поскольку злые языки сразу же распустили слух, что Константинов сам передал властям эти документы, чтобы
тем было легче расправиться с "фронтовиками". Константинов резонно отвечал,
что он мог передать ксерокопии, но, по мнению обвинявших, незаметно "отксерить" такое  количество  документов было невозможно. Обвинения и оправдания звучали не очень  убедительно, а динамика надвигающихся событий  заставила забыть о мелких "проколах" и роковых совпадениях.

Шаг,  сделанный президентом, поначалу привел  Константинова  в восторг. Ельцин сам  подставлялся под мощный удар со стороны своих  противников. "В самое сердце  России проник враг, -  говорил Константинов с балкона Белого Дома, когда Анпилов и Уражцев прорвали  "блокаду". -  Твердым шагом сметем все на своем пути. Наше дело правое - мы победим!" И отдал команду на захват мэрии.

 

Один  из помощников Александра Баркашова вспоминает:  "До штурма мэрии был  образцовый порядок. А затем начался хаос. Мы, бойцы "Русского национального единства",  уже не принадлежали сами себе. Константинов и Макашов стали нами командовать. Генерал и  "перекрасившийся еврейчик" хорошо знали, что делали - они отняли у Руцкого и Хасбулатова последний  шанс победить".

 

Когда натравленная Константиновым толпа ведя хаотичный огонь из автоматов, бросилась на штурм здания мэрии, из кабинета выскочил бледный, как смерть, генерал Баранников. Взглянув с балкона на происходящее, министр безопасности прохрипел: "Это катастрофа!"     Напрасно  генерал  Ачалов  надрывался, крича через громкоговоритель: "Министр обороны  приказал никому ни при каких обстоятельствах не  стрелять! Всем оставаться на местах! Это  провокация! Занять оборону согласно боевых расчетов!"

К генералу подошел улыбающийся Бабурин и с покровительственной надменностью сказал: "Теперь дело за вами, народ пришел к вам на помощь".

 

А бывший христианский демократ Константинов уже водружал на здании мэрии красный флаг с серпом и молотом, чтобы ни у кого  не было сомнений, от чьего имени делается революция.

Сам Константинов, не получив ни царапины, 4октября скрылся. Константинов  никуда  из  Москвы не уезжал и, подобно Уражцеву, сидел дома. Был опознан прохожими, когда  выгуливал собаку на Садовом кольце, и от греха подальше отправлен в Лефортово. Сидя  в  тюрьме, писал стихи и публиковал их в прохановской  газете "Завтра" которая тоже выдавала себя за подпольную. K выборам особым указом Eльцина допущен не был.

 25 февраля 1994 года Константинову была пожалована амнистия, и в своих первых выступлениях  он объявил, что был и останется сопредседателем "Фронта национального спасения".

2013

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 Илья Kонстантинов сегодня 

.